Предлагаю Вашему вниманию очень интересное исследование Хаховской Людмилы Николаевны, к.и.н., ведущего научного сотрудника Северо-Восточного комплексного научно-исследовательского института (СВКНИИ).

Охотские церкви в XIX —  начале XX вв.

(Гижигинская, Тауйская, Ямская и Ольская)

Введение

Стихийное крещение коренных жителей северо-восточных земель Российского государства началось непосредственно после прихода в край русских.  Практическая необходимость в их христианизации вытекала из того обстоятельства, что  многие русские служилые и промышленные люди прибывали без семей и вступали в браки с туземными женщинами. Чтобы узаконить такой союз, следовало окрестить жену. Однако в XVII в. крещение местных жителей было крайне затруднено, так как  правительство опасалось уменьшения ясачного сбора [Гурвич, 1966. С.57]. Все же бюрократические препятствия обходили, и число новообращенных росло. Крещение детей от таких  браков уже не встречало трудностей.

Религиозная политика в отношении коренного населения Сибири резко изменилась в XVIII в., когда поступление  сибирской пушнины перестало играть существенную роль в экономике России [Майнов, 1927. С.55]. Теперь государство поощряет переход туземцев в православие, поскольку церковь значительно усиливает  влияние царской администрации на местные народы. С 1720 г., согласно указу Петра  I, инородцам,  принявшим православное крещение, выдавали денежную награду [Гурвич. 1966. С.65]. Для успешного распространения христианства в Восточной Сибири в 1706 г. была учреждена Иркутская епархия, которая в 1727 г. обрела самостоятельность (ранее входила в состав Тобольской митрополии) [Тальберг, 1994. С.643]. Вся территория Северо-Востока России до 1840 г. входила в Иркутскую епархию.

В отличие от колониальных держав Запада, российская колонизация была направлена не на уничтожение и искоренение населения осваиваемых земель, а на его "природнение". Эта тенденция ярко проявилась и в конфессиональной сфере [Соколовский, 1998. С. 75; Жуков, 2001. С.177]. Охотских жителей начали обращать в православие  с 1740-х гг. Массовое крещение охотских "тунгусов" (эвенов и эвенков) началось  в 1780  г.  Известно,  что одним из первых охотских миссионеров был Александр Громов.

 Крестившиеся на несколько лет получали освобождение от уплаты ясака. Принятие христианства открывало перед ними  новые возможности: вступление в браки с русскими старожилами и крещеными аборигенами, выдвижение на административные должности. Только из новокрещенов назначались князцы и старшины, их привлекали к работе как проводников и переводчиков [Гурвич, 1966. С.83]. Для мужчин-туземцев переход в православие открывал доступ в ряды казаков и низший разряд служилых людей [Майнов, 1927. С.54]. По данным И.Вениаминова, на Охотском побережье уже к 1820 г. не осталось ни одного  некрещенного  эвена [Барсуков, 1887. С.135]. Однако открытие новых   приходов на Северо-Востоке шло  медленно - в 1843 г.  на  Охотском  побережье  от  Гижиги  до  Охотска имелось  9  селений  и  2 православных храма,  на Камчатке насчитывалось 76 селений и 9 церквей.

В 1840 г. была учреждена отдельная Камчатская, Курильская и Алеутская епархия, первым епископом которой стал Иннокентий Вениаминов. Миссионерская деятельность И.Вениаминова распространялась и на Охотское побережье. Именно с этого периода политика государства по  созданию базы православия на Северо-Востоке России становится более целенаправленной, а работа священнослужителей более активной и организованной [Хаховская, 2001. С.171]. С 1840 по 1898 гг. охотские и гижигинские церкви входили в Камчатскую епархию.

В 1858 г. было открыто Якутское викариатство, в 1869 г. преобразованное в самостоятельную Якутскую епархию [Тальберг, 1994. С.768]. По другим данным, Якутская епархия основана в 1870 г. [Майнов, 1927. С.55]. Согласно указу императора  Александра III  N 735 от февраля 1898 г. Охотский округ Приморской области   с 1 января 1899 г.  был переведен из Камчатской епархии (с центром в г.Благовещенске) в Якутскую епархию. Одновременно была вновь  учреждена Владивостокская епархия, в состав которой вошли церкви Гижигинского округа (Гижига Спасская и походная Корякская миссия в Гижиге) и церкви Анадырского округа — в с.Марково и Анадырская миссия[1].

Гижигинская Спасская церковь

Во второй половине XVIII в. Гижигинская Спасская церковь развернула активную миссионерскую деятельность среди коренного населения. Кроме эвенов, в христианство  были обращены оседлые коряки, жившие вблизи Гижигинской крепости, Туманского форпоста и Ямского острога.  Известно, что в середине 1760-х гг. пеших коряков крестил гижигинский священник Иоанн Трифонов. Оседлые коряки, жившие в окрестностях Гижиги и Гарманды, в это время  уже были обращены в православие  [Косвен, 1962. С.277, 278]. К середине XVIII  в. были крещены многие коряки-каменцы. Один раз в год из Гижиги  в места обитания каменцев (Каменский и другие корякские острожки) выезжал церковный причт для отправления обрядов [Вдовин, 1973. С.170, 171].

Крещение коряков-кочевников началось после 1760 г., так как в ясачных списках 1767 г. князцы и старшины большей части кочевых корякских родов значились новокрещенами [Косвен, 1962. С.277, 278; Гурвич, 1966. С.128].  Для сбора сведений о числе кочевников и для перевода на корякский язык основных церковных проповедей священник пользовался услугами переводчика [Гурвич, 1966. С.128]. 

Гижига всегда была тесно связана с Анадырским острогом, в котором в 1746 г. уже была церковь [Олсуфьев, 1896. С.23]. В 1770 г., после ликвидации острога, население в основном переселилось в Гижигу и на Колыму,  а церковь была разобрана. Вторичное заселение Анадырской крепости гижигинскими промышленными людьми произошло в начале XIX в. С этого периода Гижигинская церковь стала центром распространения православия  в районе бывшего острога. На базе Гижигинской церкви с 1844 г. стала  действовать Анадырская миссия, или Гижигинская походная Благовещенская церковь.  В этом же году в Анадырскую часовню, построенную в 1839 г. в селении Майнской промысловой артели [Вдовин, 1979. С.92], прибыл первый причт, посланный И.Е.Вениаминовым "приобщать к слову Божию чукоч" [Барсуков, 1887. С.218].  Возглавлявший миссию гижигинский священник Роман Иоанович Верещагин с 1844 по 1849 гг. окрестил 225 чукчей [Вдовин, 1979. С.92]. Ему помогал пономарь Иннокентий Иванович Трифонов, из эвенов[2]. Р.Верещагин неоднократно выезжал в устье р.Анадырь, где своими руками выстроил часовню. Он известен также тем, что во время голодовок юкагиров кормил их своими припасами.  Однако Р.И.Верещагин, по-видимому, допустил серьезные нарушения в своей работе, так как в 1855 г. был понижен до должности дьячка, а в 1859 г.  "запрещен" и отбывал послушание в Якутском монастыре.

В 1840-х гг. на содержании Анадырской миссии направлялись доходы от Ямской и Тауйской церквей, так как церковь в Гижиге не имела необходимых средств [Барсуков, 1887. С.224].  В середине  XIX в. из-за подмывания берегов  Анадырская крепость была заброшена, жители переселились в близлежащее селение Марково, где имелась только часовня. В 1855 г. в Марковскую часовню приезжал причт из Гижиги, чтобы отслужить молебен в честь успешной защиты Петропавловска [Жихарев, 1961. С.29].  В 1862 г. переселенцы построили Марковскую Николаевскую церковь на пожертвования гижигинского купца Брагина [Олсуфьев, 1896. С.23]. На базе Марковской церкви стала действовать новая Анадырская миссия, а Гижигинская походная церковь переименована в Корякскую миссию.

В 1830-40-х гг. поселение  Гижига перенесли новое место. Новое здание Гижигинской Спасской  церкви  построили на на средства, полученные от продажи пушнины,  пожертвованной эвенами-оленеводами  [Барсуков,  1887.  С.131]. Строительство храма было начато в 1826 году,  а закончено  только через 13 лет. За это время неоднократно менялось место расположения будущей церкви, так как местная администрация и церковные власти не могли договориться об этом. 

Престол церкви был воздвигнут во имя Всемилостивого Спаса.  Иконостас,  ризницу и  утварь приобрели  на пожертвования  прихожан.  Причт церкви состоял из двух священников и  трех  причетников,  содержался  на  средства казны,  однако  значительными  были  и  пожертвования от кочевых эвенов и русских купцов. В 1840-х гг. гижигинский приход состоял   из   996 эвенов,  318 коряков,  21 чукчи,  409  русских  и метисов (так называемых камчадалов).   Среди русских и камчадалов  330  были  казаками и 79 разночинцами.  К Гижигинской церкви относились  жители  Гижиги (448 чел.), Тахтоямска (45  чел.),  Туманов  (45 чел.), Гарманды (117 чел.) и Таватума (26 чел.) [Барсуков,  1887.  С.132,  147,  148].  После возведения  церкви в Ямске население  Тахтоямска  и Туманов было отнесено к ямскому приходу.

Архивные документы открывают нам имена гижигинских миссионеров. В 1840-х гг. в Гижигинской церкви несколько лет  служил священником брат Камчатского первосвященника Стефан Евсеевич Вениаминов. В течение долгого времени (с 1848 по 1882 гг.) служил в Гижигинской церкви, а затем в Корякской миссии Никифор Петрович Никифоров, окрестивший многих оседлых и кочевых коряков в районе Пенжинской губы.  В 1847 г. начал службу дьячком Иоанн Андреевич Сновидов,  в 1864 г. стал священником,  и оставался на этом  посту до 1893 г.  С 1889 по 1907 гг. в Гижиге работал Петр Алексеевич Черных, потомок первого тауйского священника. Последними гижигинскими  священнослужителями  были иеромонахи Нестор и Нифонт.

Довольно часто к исполнению религиозных обрядов привлекались миряне – местные жители, окончившие церковные школы. Так, детей кочевых тунгусов  (так до революции называли эвенов и эвенков) и юкагиров в разные годы  крестили  тунгус-оленевод Нифонт Горулин, гармандинский якут Михаил Свинобоев, вилигинский мещанин Петр Куркутский, отставной солдат Афанасий Нижегородов[3]. Венчания кочевников часто происходили во время выезда к ним  священнослужителей. В церковных метрических книгах писали, что обряд совершен "в поле"[4].

В 1870-х гг. к гижигинский  приход увеличился за счет  присоединения  кочевых эвенов, освоивших эти территории[5]. Среди них были члены 1 и 2 Долганских и 1 Уяганского родов.  Причт Корякской походной церкви успешно обращал в православие не только коряков, но и чукчей. В 1913-1914 гг. состоялось массовое крещение чукчей-оленеводов, кочевавших в Гижигинском уезде[6].

В 1926 г. территория  бывшего Гижигинского уезда была разделена. Восточная часть его с пос.Гижигой вошла в состав Пенжинского р-на Камчатской области, а западная образовала Северо-Эвенский р-н с новым районным центром Наяханом. В Наяхане существовала часовня, которая после разделения некоторое время функционировала как церковь. Здесь проживал престарелый гижигинский священник-иеромонах Нифонт. По данным А.А.Бурыкина, Нифонт трагически погиб в своем доме в  1940 г.   во время пожара [1999. C.56].  Мы также располагаем сведениями местных жителей[7] о том, что Нифонту в последние годы жизни приходилось скрываться, и он проживал сначала в местечке Ханькан по р.Гарманде, на Робиковской заимке (названа по имени владельцев — зажиточных эвенов Робиковых).  Затем гармандинцы увезли священника в местечко Алачево на р.Наяхан, в небольшой  домик-поварню, где он вскоре и умер. Похоронили Нифонта на берегу Наяхана, над могилой поставили деревянный крест и насыпали груду камней.

Тауйская Покровская церковь

К концу 30-х гг. XIX в.  на территории современной Магаданской области действовала одна церковь в селении Гижига. Следующую  предполагали построить  в Ямске.  Однако при тщательной проверке оказалось, что наиболее удобным местом для церкви  является  селение  Тауйск,  расположенное  примерно  на  одинаковом расстоянии и от Охотска, где находилась приходская  Спасо-Преображенская  церковь, и от Ямска.  Тауйск занимал срединное положение на побережье,  поэтому новая церковь могла  охватить  своим  влиянием значительное  число коренных жителей.  Население Тауйска в это время составляло 155 чел., в числе которых были русские, якуты и эвены. В близлежащих к Тауйску селениях Гербее, Армани и Оле насчитывалось 143 человек;  в окрестностях кочевали 795  оленеводов.  Ежегодно 50-100 кочевников приходили в Тауйскую крепость для уплаты ясака[8].

По мнению епископа И.Е.Вениаминова, высказанному во время посещения Тауйска в 1847 г.,  "... место для церкви... избрано не самое удобное.  По средствам к продовольствию и по стечению тунгусов (эвенов.  — Л.Х.) в летнее время ей надлежало бы быть в Ольском селении,  но ...  на сем месте ...  найден был образ Божией матери,  оставленный, как полагают, какими-то русскими, ушедшими на  север  во  время преследования раскольников" [Барсуков,  1887. С.151].  Как мы выяснили, различные варианты этого  предания  имели хождение среди местных жителей в течение долгого времени. 20 февраля 1913 г. тауйский священник Александр Никонов рапортовал, что в церкви находится очень ценная икона Божьей матери, "во скорбях Утешительницы". Из черновых церковных документов священник узнал, что икона появилась в церкви в 1874 г.[9] при необычных обстоятельствах. Ее подарили церкви моряки (которых А.Никонов называет "Качи"), застигнутые сильной бурей близ тауйских берегов. Буря утихла, когда моряки вынесли икону на берег и укрепили там[10]. А.Никонов привел и рассказ 90-летнего тауйца Федора Попова, который буквально сказал, что "икона сама избрала свое местопребывание близ Тауйска"[11].

 В 1960-х  гг. этнограф   У.Г.Попова   записала рассказ   пожилого тауйца  о нахождении иконы Богородицы,  потерянной подвыпившими каюрами  на  Гербейской дороге, близ   Тауйска, отчего  и "… пошла церковь"  [Попова,  1964в.  С.95].  Правда, сведения о принадлежности иконы раскольникам  не  подтверждаются ни информаторами, ни  архивными материалами.

Время показало правильность выбора места возведения храма. В 1820 г. в Тауйске  на  средства местного населения была выстроена часовня, которая дала начало  Тауйской  Покровской  церкви,  добившейся больших успехов  в  христианизации  коренного  населения Северо-Востока России и получившей наименование "Благочинной" [Попова, 1981. С.167].

 Как видно  из архивных документов,  при решении вопроса о местонахождении церкви на Охотском побережье были также учтены обстоятельства, удешевлявшие ее постройку  и  содержание.  Окрестности  Тауйска были богаты сенокосами и другими сельскохозяйственными угодьями,  и могли служить подспорьем для церковного причта,  наряду с тем, что ему полагалось продовольственное обеспечение от казны.  Не было недостатка и в строительном лесе. По расчетам, стоимость одного бревна с доставкой не должна  была  превышать 50 коп. (ассигнациями).  На  возведение церкви предполагалось затратить минимальные средства[12].

    История обустройства  Тауйской  церкви  насчитывает более пяти лет.  Отправной датой является  11  августа  1834  года[13], когда император Николай I утвердил положение Святейшего Синода об отпуске из казны 1500 руб.  на  обустройство  иконостаса  и приобретение утвари для вновь учреждаемой в Тауйской "крепостце" церкви. Этим же положением ежегодно на содержание Тауйской церкви определялось 268 руб.;  на содержание церковного причта - священнику 200 руб.  жалования и 540 руб.  "на хлеб", и двум причетникам  такая  же сумма,  с отпуском этих средств "со дня определения причта"[14].

Рассматривались два варианта устройства церкви в Тауйске. Первый заключался в    переоборудовании   имеющейся  часовни;  второй  — в строительстве новой церкви по утвержденному Святейшим  Синодом плану, часовню же разобрать и выстроить из  нее  дом  для  причта.  В последнем   случае  требовалась  затратить  больше  времени  и средств.  Поэтому решено было  ограничиться  переоборудованием часовни,  пристроив  к  ней  алтарь.  По  архивным материалам, часовня имела 5,5 саженей в длину  и  2  сажени  8  вершков  в ширину,  с  небольшою колокольнею вверху,  высота составляла 4 1/4 аршина.  Бывший  начальник  Охотского  уезда  Валронт  дал благоприятный отзыв о состоянии часовни.  Такого же мнения был и осмотревший ее чиновник Песков.  По его словам, часовня была высока,  просторна,  построена  крепко.  Внутри  паперть  была отделена от остальной части здания стеной с дверью, как обычно бывает   в   церкви.   Передняя   стена  была  занята  хорошим иконостасом,  по сторонам которого располагались  два  клироса[15].

31 августа  1834  г.  Указ  Святейшего  Синода   N   9076 постановил:   "в   Тауйской   крепостце  устроить  церковь  из существующей там деревянной часовни" силами  местных  жителей[16].   В мае 1836 г. в г.Охотск были отправлены принадлежности и утварь  для Тауйской церкви,  купленные на отпущенные из казны средства. Однако открытие церкви затянулось еще на  три  года, что вызывало недовольство местного населения. В связи с этим в церковных документах содержится рекомендация "терпению и  ожиданию местных жителей  положить конец"[17].

16 февраля 1839 года к Тауйской церкви  были  прикреплены три  священнослужителя.  Именно  с  этой  даты  начался отпуск средств на  содержание  церкви  и  причта[18].  Первым тауйским приходским  священником   стал   священник   Охотской церкви Стефан  Попов,  причетниками  -  дьячок  этой же церкви Михаил Протопопов и дьячок Якутской  Богородской  церкви  Петр Винокуров.  Церковным  старостой избран станичный казак Логгин Крымский[19].  Однако П.Винокуров отказался от службы в Тауйской церкви,  сославшись на слабое здоровье. Вместо него был назначен Николай Логгинов.  

Как значится в описи архивных документов  ГАМО,  Тауйская церковь была создана 10 марта 1839 г.  из часовни[20].  Однако это не совсем верно. 10 марта из Якутского Духовного правления поступил указ N 180 охотскому Протоиерею и Благочинному Иоанну Преловскому о назначении двух  священнослужителей  в  Тауйскую церковь[21].  А 30 марта 1839 г. И.Преловский предписал С.Попову и М.Протопопову "немедленно отправиться  в  указанное место",  т.е. Тауйск[22]. Следовательно, тауйские служители,  хотя и были определены к учреждаемой церкви,  но до  30 марта на место не выехали. А между тем им еще предстояло переоборудовать часовню в церковь. По указу Якутского духовного правления следовало избежать ненужной  переписки,  и  освящать церковь, как только представится возможность. Возможно, именно поэтому документы в местном архиве не сохранились.  Мы определяем дату основания Тауйской Покровской церкви как лето 1839 г.

Священнослужители, направляемые  в  Тауйск,  должны были принять  меры   к   скорейшему   переоборудованию часовни,  освящению  церкви с помощью передвижного Антиминса и началу богослужений.  Если бы оказалось неудобным пристраивать к церкви  алтарь,  то  необходимо было ограничиться устроением его в  стенах  часовни,  отделив  иконостасом  ее  соразмерную часть. В  случае  материальных  затруднений местных жителей,  на обустройство церкви  можно  было  направлять  часть   средств, предназначенных для  ее содержание.  При успешной деятельности тауйскому причту  было  обещано  "приличное  награждение"[23]. Дома для причта предполагалось выстроить  за  государственный счет  силами местных жителей. 

Приход церкви   состоял   из  селений  Тауйск  и  Ямск  с прилегающими к ним населенными пунктами и кочевьями. По данным И.Е.Вениаминова, тауйский приход в  начале  40-х  гг.  XIX  в. (т.е.  до строительства церкви в Ямске) включал пять селений и 1635 человек,  из которых большинство (519 человек) были эвены-кочевники. После устройства  Ямской  церкви он уменьшился до трех селений и 864 человек [Барсуков,  1887.  С.151]. Коренные прихожане были представлены тауйскими якутами Хаталынского наслега, оседлыми эвенами Олы и Армани, кочевыми эвенами Долганского, 1 и 2 Уяганского, 1 и 2 Деллянского родов[24].

 В 1841 г. началось строительство двух домов для тауйского причта. На эти цели из казны была выделена 1 тыс. рублей[25]. В указе Якутской духовной консистории С.Попову рекомендовали заботиться не столько об обширности  домов, сколько об их прочности. 5  марта 1841   г.  священник заключил договор c  якутским  старостой Тауйского Хаталынского наслега Михаилом Федоровичем Поповым c "родовичами" на строительство домов из лиственничного леса, каждый размером 9х2,5 сажени, с двумя капитальными стенами, с кирпичными печами. Дом   следовало   покрыть, настлать  пол  и  потолок,  сделать  колоды  к окнам.  Постройку необходимо было  закончить  к  июлю  1842  года.  Вознаграждение строителям  составляло  100  руб.,  с  выплатой  половины  суммы вперед, а оставшейся части - после окончания половины работ. Строили дома  тауйские и арманские жители, среди которых были тауйские казаки Федор Самойлов и Николай Конюхов,  якуты Михаил Попов, Игнатий Чупров, Николай  Борисов,  Иван Аруев и Федор Трофимов;  арманские эвены Борис Неустроев  и  Савва  Шахурдин[26].

Переоборудованием часовни проблема обустройства церкви не была окончательно решена, так как здание оказалось ветхим и  изношенным.  А.Г.Козлов [1997] неверно утверждает, что в 1842 г. Тауйскую церковь пришлось восстанавливать "после большого пожара". В действительности же церковь не сгорела, а сильно обветшала, поэтому потребовалось новое строительство. Это подтверждается письменными источниками. В рапорте И.Вениаминова от 15 ноября 1845 г. за № 184 церковь в Тауйске названа "… существующей, сделанной из часовни" [Барсуков, 1887. С.243,244].  В начале 1840-х гг. С.Попов  ведет переписку с Якутской духовной консисторией  о постройке новой церкви взамен существующей,  но "необещающей долговечия"[27].

В ответе из Якутской духовной консистории ему рекомендовали не торопиться, поскольку "... настоящая церковь может еще существовать  несколько лет",  но постепенно готовиться: запасать строительный лес,  доски для кровли и т.д.[28] Вскоре строительство  было  разрешено.  В  ГАМО хранится копия грамоты И.Е.Вениаминова,  епископа Камчатского,  Курильского и Алеутского, благословляющая тауйского священника С.К.Попова на сооружение новой деревянной церкви. И.Е.Вениаминов выдал грамоту в Охотске 24 апреля 1843 г.  По этой грамоте 8 августа 1843 г. в Тауйске был заложен храм,  а его освящение состоялось 5  марта 1847 г.[29]

С.Попов просил направить в Тауйск для  возведения  церкви опытного строителя. Из Иркутской духовной консистории последовал ответ,  что мастер может быть направлен только в том случае,  если прихожане возьмут на себя его содержание и выплату жалования - 500 рублей  ежегодно[30].  Такие  расходы тауйцам были непосильны.  Поэтому распорядителем работ (уставщиком) стал церковный староста Л.К.Крымский[31].

Вся тяжесть  работ  по  сооружению  церкви легла на плечи местных жителей - якутов и эвенов селений Тауйск и Армань.  Из архивных  данных  известны  имена строителей - Роман,  Федор и Григорий Поповы,  Семен и Василий  Борисовы,  Гаврило,  Савва, Алексей и Данило Шехурдины, Борис и Стефан Неустроевы и многие другие.  На  строительстве  были  заняты  26  человек,  13   человек перевозили грузы[32]. Жалование уставщика составляло 75 коп.  в день, рабочих - 50 коп.  На эти средства закупали прядево, табак, чай и оленей для пропитания и вознаграждения строителей.  Часть денег выдавали на руки[33].  Однако, как видно из письма С.Попова якутскому  старосте  М.Попову,  некоторые прихожане-якуты не оказывали обещанного содействия, отказывались колоть бревна  и  тесать  доски  для  крыши.  Священник  укоряет якутского старосту Михаила Попова и его "общество" в  отсутствии должного усердия в богоугодном деле строительства храма.

Первый тауйский священник  Стефан  Константинович  Попов, прослуживший на этом посту семь лет,  отличался большой активностью на миссионерском поприще. Благодаря его усилиям в селении была создана новая церковь,  значительно возросло  влияние православия на местных жителей.  С.Попов часто выезжал в места массового сбора эвенов-кочевников,  изучил их язык. По инициативе  и  при  поддержке  И.Е.Вениаминова, с помощью переводчика-эвена, тауйского   казачьего    старшины    Гавриила Шелудякова  он впервые перевел на эвенский язык ряд книг - "Евангелие  от  Матфея",  "Тунгусский букварь с молитвами",  "Краткий тунгусский словарь" [Зыбин, 1992. С.14; Попова, 1981.  С.168; Бурыкин, 1999. С.56].  На основании языковых материалов  С.Попова  было составлено первое академическое описание грамматического строя эвенского языка.

В 1846  г.  С.Попов  стал  священником  вновь  выстроенной Аянской Казанской церкви,  а в начале 50-х гг. - Благочинным и Протоиереем Охотских церквей.  В  Тауйске  его  сменил иркутский священник Илларион Леонтьевич Черных. Среди тауйцев сохранялись легенда о том, что он был сослан из Иркутска в Охотск, а затем и в Тауйск в наказание за провинность [Попова, 1964 в. С.113].  И.Л. Черных  прослужил  в Тауйске 23 года. Ему пришлось отстраивать новую церковь после  пожара,  который произошел в 1857 г.,  спустя 10 лет после ее строительства. 31 июля 1859 г.  Указом Якутского духовного правления было разрешено восстановление  церкви,  а освещение ее состоялось 23 декабря 1864 г.[34] За многолетнее верное служение церкви и Отечеству  Илларион Черных  в  1858 г.  был награжден бронзовым наперсным крестом[35].  В  1875 г. Иллариона Черных сменил его сын, Иннокентий Черных, окончивший в 1864 г. курсы семинарских наук. До этого И.Л.Черных дважды (в 1865 и 1868 гг.) подавал прошения об увольнении в заштат из-за слабого здоровья.

Годовой бюджет Тауйской церкви насчитывал 1748 руб. (ассигнациями), большую его часть составляло содержание причта – священник получал 200 руб. жалования и 540 руб. хлебных, а причетники в два раза меньше[36].  В 1830-40-х гг. священник за полугодие получал 185 руб., дьячки - 92 руб. 50 коп. (серебром). Деньги отпускались  из   Иркутской казенной палаты в Охотское окружное казначейство два раза в год,   поэтому жалование  и требные деньги служители получали  за  полугодие.  При таких значительных задержках  оплаты причетникам приходилось брать продукты в долг у купцов.  Из требных  денег (для отправления обрядов) у тех же купцов закупали свечи, красное вино, ладан, пшеничную муку[37]. Начиная с 50-х гг.,  деньги  на содержание тауйского  церковного   причта   направлялись   через С.Попова,  который  получал  их в Охотском окружном казначействе (позже в Охотском земском управлении), по доверенности, выданной И.Черных.   С.Попов,   согласно   договоренности   с   тауйскими священнослужителями, расплачивался с их долгами и затем остаток средств направлял в Тауйск.

Из-за   отдаленности   Тауйска и сложных  погодных условий, деньги зачастую пересылали с оказией  —  через священников других церквей,   купцов.   С  конца  1857  г.  жалование  тауйцев  по доверенности  от  И.Черных  стал  получать   священник   Иньской Николаевской   церкви   Александр   Осипов.   Полученные  деньги  он передавал с надежными людьми, взяв от них расписку  — например,  через охотского  купца  2-ой  гильдии Федора Алексеевича Бушуева,  его сына Федора Федоровича Бушуева и др.

С  1877  г., согласно указу императора, годовое содержание духовенства  Гижигинского и  Охотского округов было увеличено.  Священник  стал получать  490  руб., псаломщик - 196 руб. и пономарь - 117 руб. 60 коп. (серебром).

Тауйский  священник ежегодно представлял в Якутское духовное правление     метрические   книги,   исповедальные  росписи  по прихожанам,  клировые ведомости о священно-церковнослужителях  с их  послужными  списками,  приходно-расходные книги на средства, поступающие в церковь.  Священник также отчитывался  по  продаже свеч,  венчиков и листов разрешительной молитвы,  по "кружечным" деньгам.  Он должен был  обеспечить  продажу  свеч,  венчиков  и молитв среди кочевников,  которые расплачивались шкурками пушных зверей.  Однако это не всегда удавалось. По этому поводу С.Попов в 1841 г.  писал И.Преловскому,  что продажа свечей была меньше, чем в прошлом году  из-за  того,  что  он  не  смог  выехать  "в отдаленные   стойбища  инородцев  ...  за  неимением  средств  к дальнему проезду"[38].

Станичный казак Логгин Максимович Крымский,  который бессменно  был  церковным старостой в течении 12 лет (с  1839 по 1851 гг.), особенно отличился при постройке Тауйской церкви в 1844-1847 гг.  В 1850 г. за заслуги перед церковью он был награжден похвальным листом четвертого разбора[39].  Доходы  Тауйского  храма   за   время   службы Л.Крымского  составили  3725  руб.  64  3/4 коп.  серебром[40], в  том числе от  продажи  свеч - 1301 руб.  21 1/2 коп.,  кошельковая и кружечная прибыль - 2424 руб.  43 1/4 коп.[41] Л.М.Крымский имел личную печать (рис.1).

Священника Иннокентия Илларионовича Черных, которого в 1878 г. перевели в Охотскую Спасопреображенскую церковь, в Тауйске сменил его брат, Николай Илларионович, служивший до своей трагической гибели в 1895 г. В течении пяти последующих лет в Тауйске не было священника, и службу вели ольские священники.  В начале ХХ в. в Тауйской церкви работали Серафим Черных, Александр Никонов, Иннокентий Попов.

Так же, как и в Гижиге, многие церковные обряды проводили  местные жители. Так, в Армани в 1847 г.  младенцев крестил крестьянин Николай  Якушков, получивший подробные инструкции от тауйского священника И.Л.Черных[42].

Новое здание Тауйской Покровской церкви, выстроенное в 1864 г., находилось в центре села, его окружала ограда из обтесанных кольев. Дома тауйцев стояли вокруг церкви полукругом.  Среди них выделялся дом священника, стоявший на берегу реки. Он состоял из двух русских изб, поведенных под одну крышу и соединенных просторными сенями. На дворе располагались  хозяйственные постройки и хотон – хлев для скота. Дом был окружен оградой с высокими воротами, что было нехарактерно для других жилых построек [Попова, 1964в. С.16]. Тауйцы всегда почтительно относились к священнику и его семье. Они называли священника и его жену "батюшка", "матушка", за глаза звали "бачка" [Попова, 1964в. С.4].

В начале ХХ в. здание Тауйской церкви сильно обветшало. Как видно из рапорта священника А.Никонова благочинному А.Канаеву, в 1913 г. церковь представляла собой "… неприветливый и бедный по наружному виду храм", интерьер которого также не отличался богатством. Здание нуждалось в ремонте, так как под вторым куполом треснула балка, кирпичная печь прохудилась[43].

Тем не менее здание просуществовало вплоть до начала 1960-х гг.  В конце 1950-х гг. в Тауйске еще сохранялось полуразрушенное здание деревянной церкви, с прогнившим венцом, остатками купола и массивной дверью [Попова, 1964б. С.150]. Оно использовалось под склад колхоза "Рассвет" [Попова, 1964в. С.85].

Ямская Благовещенская церковь

В селении Ямск  до  строительства  церкви находилась лишь часовня, построенная в 1775 г. на средства местных жителей. В начале 1840-хх гг. в селении насчитывалось 23 дома и 184 жителя,  в основном станичные казаки и оседлые коряки. К Ямску прилегали три селения, в которых, по клировым ведомостям,  имелось 36 домов и 357 жителей[44]. Жители Ямска, близлежащих селений и кочующие в окрестностях оленеводы относились к приходу Тауйской Покровской церкви. Согласно архивным документам, они "усердно желают иметь в крепостце церковь", и в 1837 г. просили охотского начальника разрешить ее строительство за собственный счет[45]. И хотя церковные иерархи сочувственно относились к желанию ямских жителей иметь церковь  "особо", открытие прихода затягивалось из-за транспортных трудностей в снабжении будущей церкви продовольствием и утварью.

К началу 1840-х гг. ямская часовня сильно обветшала, из ценного имущества в ней сохранялись лишь две иконы в серебряных ризах [Барсуков, 1887. С.145]. Поэтому 5 апреля 1844 г. был издан Указ Правительствующего Синода № 2664 о строительстве церкви в Ямске и переводе туда причта Малкинской больницы, где так и не была построена церковь[46].  Приход вновь учреждаемой Ямской Благовещенской церкви состоял из жителей Ямска, Тахтоямска и Туманов; а также кочевых эвенов — двух Долганских родов (старосты Трифонов и Хабаров), относившихся к тауйскому приходу, и Уяганского (староста Бабцев) — гижигинских прихожан. Число кочевников — прихожан Ямской церкви составляло примерно 800 человек, общее число прихожан — свыше 1000 человек  [Барсуков,  1887.  С.147]. Позднее  к  ямскому   приходу   было присоединено Ольское селение[47].

Ямская Благовещенская церковь начала строиться в 1845  г. Охотское  окружное казначейство выделило на первую половину 1845 г.  на содержание и строительство церкви 316  рублей  17  копеек серебром[48].  В феврале 1847 г.  храм уже был освящен архиепископом И.Вениаминовым.  По указу Новоархангельского духовного правления от 3 ноября 1844 г. первым  ямским   священником   стал   Игнатий Правоверов, дьячком — Николай Логинов[49].  И.Правоверов  был  обременен многочисленным семейством  и  отличался  сварливым,  неуживчивым характером[50]. В 1847 г. Игнатия Правоверова сменил священник Михаил Тимофеевич Масюков, а Николая Логинова - дьячок Иринарх Верещагин. При Ямской церкви в 1840-50-х гг. действовало церковное училище. Священник М.Т.Масюков за обучение детей ямских прихожан в 1852 г. был удостоен архипастырской признательности архиепископа И.Е.Вениаминова[51].

Осенью 1850 г. был выстроен дом для церковного причта. На  его постройке трудились семеро ямцев. Местные жители были довольно искусны в изготовлении мебели – коряк Павел Беляев сделал мебель в церковный дом: 12 стульев, 3 кресла с подушками, 4 стола, шкаф с комодом и диван[52].

19 февраля 1853 г. Михаил Масюков просил И.Черных о переводе к его приходу эвенского кочевого рода, старостой которого был Василий Шехурдин, а эвенов Уяганского рода (старосты Платон и Павел Бабцевы), кочующих возле Олы, оставить в Тауйском приходе.  Такая просьба была обусловлена тем обстоятельством, что В.Шехурдин с родственниками кочевали на рр.Шкиперово и Средней в 100 верстах от Ямска, и им было удобнее пользовать услугами этой церкви[53].

В 1860-70-х гг. в Ямске работали священники Александр  Осипов, Михаил Семенович Замякин. К этому времени церковь сильно обветшала, требовалось построить новое здание, что и было осуществлено в 1884 г. Церковь была срублена из лиственничных бревен, стояла на деревянном фундаменте. Крышу покрывал лиственничный тес, на ней имелось три купола. Высота здания с колокольней составляла 8 сажен; высота до верхнего карниза – 2 сажени 1 аршин. Стены изнутри обшиты дрелью (тканью), выкрашены масляной краской, в них имелось девять окон и две двери.  На колокольне возвышались пять колоколов различной величины: один большой, один средний и три малых.

В иконостасе церкви насчитывалось 58 икон  на  досках и полотне, которые изображали Николая Чудотворца,  Божию  Матерь,  Христа  Спасителя,  святого Иннокентия и др. Среди церковной утвари имелись пять Евангелий, три  напрестольных креста (два серебряных и один деревянный), три креста средней величины (один серебряный, два медных); различные сосуды из серебра и меди (потиры, дискосы, звездицы, ковши, дарохранительницы, дароносицы и др.); одежда священнослужителей и церковные книги[54]. В 1888 г. для священника был выстроен новый дом размером 18х8 аршин, из лиственничных  бревен, крытый тополевым корьем. Дом был оборудован двумя сенями,  9 окнами, двумя печами (русской и голландской),  плитой. Возле дома находились хозяйственные амбары[55].

В 80-х гг.  XIX в. ямским священником был Петр Алексеевич Черных, с 1893 по 1911 гг. – Петр Ксенофонтович Михайлов. Последним служителем культа в Ямске стал Серапион Иннокентьевич Мамин.  

Ольская Богоявленская церковь

До учреждения в селении самостоятельного   прихода  ольчане относилось   к  приходу  Ямской  церкви. Возведение  Ольской  Богоявленской церкви было начато в 1889 г. на добровольные пожертвования [Резиновский, 1983. С.9.]. В ходе ее строительства из  Владивостока  пароходами доставляли различные материалы:  гвозди,  стекла, белила,  краска и т.д.  В сентябре 1896 г.  для  Ольской  церкви поступили заказанные ранее два колокола весом 4 пуда 12 фунтов и 1 пуд 6 фунтов,  на общую сумму  65  руб.[56]

 Первым священником   храма   стал    Владимир Васильевич Михальчук, направленный  в  мае  1895 г.  в селение Ола Охотского уезда для принятия  строящейся  церкви  от  тауйского  священника  Николая Черных.  Незадолго  до  этого  В.Михальчук был рукоположен в сан священника. С ним следовала семья - жена Анисья Антоновна и дети Надежда (5 лет) и Мария (3 года).  В ведение отца В.Михальчука, кроме того, была передана и Ольская сельская школа. 15 ноября 1895 г., вступив в заведование приходом, он писал Охотскому Благочинному о том, "церковь новая перешла в мое ведение без полов, без крыши на колокольне, без главного купола, окон и дверей" [Резиновский, 1983. C.10].

Вновь выстроенный Ольский храм был освящен малым освящением 8 сентября 1896 г.[57] По  указу  Камчатской духовной  консистории  в  Ольский церковный  диптих  для вечного поминовения была внесена святая  Параскева[58]. На пожертвования зажиточных эвенов-кочевников братьев Хабаровых Иннокентия и Михаила в московской фирме Александрова был заказан  полотняный иконостас [Резиновский, 1983. С.10].

В.Михальчуку  в 1896 г. пришлось  взять  на  себя  обязанности священника и Тауйской Покровской церкви — в декабре 1895 г., при переезде  из  Тауйска  в  Армань  на  нарте с собачьей упряжкой, утонул тауйский священник  Николай  Черных.  Предписанием   Благочинного Охотских  церквей  о.Михальчуку  был вверен Тауйский храм[59].

Однако, как  свидетельствуют  документы,  такое  совмещение обязанностей не было успешным.  В.Михальчук неоднократно получал замечания  об  оставлении  без службы Тауйской церкви.  В это же время  между  В.Михальчуком  и  Благочинным   Охотских   церквей о.Никодимом Черных (братом утонувшего тауйского священника) возник конфликт по поводу строительства домов для  ольского  причта.  Ольский  священник  считал   необходимым одновременно   с  возведением  храма  строить  и  дома  для  его служителей. Н.Черных в марте 1896 г. распорядился все выделяемые средства   использовать   для   храма,  строительство  же  домов приостановить.  В  ответ  Михальчук  обратился  с   рапортом   в Камчатскую духовную консисторию,  откуда и последовал указ от 16 февраля 1897 г.  о выделении на сооружение  жилья  средств  в размере  300  рублей[60].  Таким образом,  конфликт был разрешен в  пользу  ольского  священника.

Однако его служба в сел.Ола оказалась недолгой. Уже через год, в феврале  1898  г.  В.Михальчук  передал  свой  приход  тауйскому священнику  Алексею Апеллесову и выехал в Благовещенск.  В 1899 г. Ольский храм принял Иннокентий Серапионович Мамин. Он жаловался, что в Ольской церкви "гуляет ветер, на алтаре свечи задувает" [Резиновский, 1983. С.10].

В 1912 г. Ольский приход принял сын крестьянина Пензенской губернии, выпускник Казанской учительской семинарии, двадцатисемилетний священник Иван Васильевич Повыренов [Резиновский, 1983. С.17]. Это был человек прогрессивных взглядов.

По документам  Ольской  церкви,  на конец XIX в.  (1897 г.)  приход вновь  выстроенного  храма  состоял  из  84  оседлых тунгусов.  Как видно из церковной росписи,  "тунгусами" в данном случае называли эвенов[61]. Для   увеличения   числа  прихожан  своей  церкви  о.В.Михальчук ходатайствовал  перед  Камчатской   духовной   консисторией   об отнесении  к  Ольскому  приходу  двух  родов  кочующих  тунгусов (эвенов),  которые кочевали на расстоянии 50  верст  от  селения Ола,  но  пользовались услугами Ямской или Тауйской церквей.  Не последнее значение при ходатайстве имело то обстоятельство,  что кочевники вносили значительные церковные вклады пушниной. Просьбу ольского     священника     удовлетворили, было проведено разграничение  кочевых  оленеводов  между  приходами[62]. В 1909 г.  в Ольском селении число прихожан составляло  122 чел.,  насчитывался 21 дом,  к приходу Ольского храма относились 832 кочевых эвена.  Через год количество дворов  увеличилось  до 30,  число  прихожан  возросло  на  40  человек за счет оседлого населения[63].

К 1913 г. Ольская церковь сильно обветшала снаружи, а ее внутреннее убранство сохранилось хорошо.  Однако церковное помещение было очень холодным[64].  Капитального ремонта требовал и причтовый дом, который представлял собой "разрушенный амбар с поломанными печами и щелями в стенах". Тайуский священник Александр Никонов считал, что положение ольского священника вообще было очень сложным, так как он постоянно должен был совершать опасные разъезды и жить в полуразрушенном доме. Видимо, поэтому с 1912 г.   священник в Оле отсутствовал. Как следует из рапорта А.Никонова, Ольская церковь была "бедна утварью, иконами и ризницей"[65].  Церковные документы не велись в течение 1912-13 гг., опись имущества составлялась только до 1907 г. В церкви скопилась масса старой ритуальной одежды, которая еще более "ухудшает печальное впечатление"[66].

В 20-х г. XX в. священником объединенной Ольско-Тауйской церкви стал Серафим Черных[67].

Сеймчанская церковь

В начале ХХ в. в крае образуется новый приход при Сеймчанской часовне, состоявший из жителей селений Сеймчан, Оротук, а также прихожан Оймяконской, Ямской, Тауйской и Ольской церквей[68]. Незадолго до Октябрьской революции Сеймчанская церковь была выстроена. Она  была деревянной, крытой оцинкованным железом. На колокольне имелось 8 колоколов, из них три больших (один весом в 10 пудов 12 фунтов, второй – 5 пудов, третий – 2 пуда) и пять малых.  Сохранялось также здание деревянной часовни, крытой тесом. Среди церковного имущества имелись чаши для причастия (две серебряные, одна медная), крест серебряный позолоченный, ложки для причастия серебряные, другая церковная утварь и одежда[69].

Культурно-просветительная деятельность церкви

Русская Православная церковь сыграла прогрессивную роль в культурном развитии аборигенных народов. С деятельностью церкви связано зарождение письменности у коренных народов Сибири, поскольку перед священнослужителями стояла задача использовать языки  аборигенов в богослужении и в школьном образовании. Во второй половине XIX в. Казанское миссионерское общество издавало буквари, словари и религиозную литературу на языках северных народов, в том числе эвенском [Якимов, 1998. С.222]. В 1880 г. было выпущено Евангелие от   Матфея   на   эвенском   языке  (в  переводе С.К.Попова).  Однако еще до  его  издания было   сделано   шесть   копий   перевода,   по  которым  велись богослужения в охотских  церквах  -  в  Ямске,  Гижиге,  Тауйске [Бурыкин, 1999. С.56].

Заслуга Православной  церкви в Северо-Восточной Азии заключается не только в издании книг на языках коренных народов, но и распространении грамотности. Именно с принятием христианства "связаны первые ростки грамотности" среди местного населения [Беляева, 1955. С.43]. Для обучения детей  аборигенов при охотских церквах открывались домашние учебные заведения, действовавшие на основании  специальной  Инструкции, присланной из Якутского  духовного правления[70]. Согласно Инструкции, детей принимали в учебные заведения бесплатно,  с согласия родителей или родственников, без принуждения. Цель  учения, “к которой неуклонно стремиться обязан наставник”,   состояла в том, “чтобы насадить в юных сердцах правила святой веры и благочестия христианского”[71].  Поэтому особое внимание священники должны были обращать на  то, чтобы учащиеся знали на память основные священные тексты: “Отче наш”, символ веры, десять заповедей, “Богородице дево радуйся” и т.д. Каждый день в школе  начинался с молитвы, которую прочитывал один из учащихся, а затем наставник  проводил беседу на  христианские темы.

Основными  учебными книгами были азбука, часослов и псалтырь, которые приобретали за счет церкви.  Ученикам в обязательном порядке преподавали Закон Божий, церковное и гражданское чтение, желающие обучались письму  и арифметике.  Священники должны были ежегодно предоставлять  в епархию отчет о количестве учеников, их успехах и поведении. По окончания обучения предусматривались экзамены, которые принимал Благочинный священник и сельский начальник (староста).

В Тауйске в середине 40-х г. по инициативе С.К.Попова   была организована школа, в которой обучались азбуке,  часослову и прописям мальчики из  коренного  и  старожильческого  населения. В воскресные и праздничные дни дети учили Закон Божий, краткий катехизис, символ веры[72]. Официально она называлась "домашнее учебное заведение при Тауйской  Покровской церкви". Содержалась Тауйская школа, как и другие церковноприходские школы Охотского округа, на "обязательный взнос с каждой ясачной души" [Слюнин, 1900. С.512].

В 1847-1858 гг. обучение вели священник Илларион Черных и дьяк Серапион Мамин. В 1847-52 гг. в списке учеников значились: Петр и Федор Поповы (якуты),  Николай Шехурдин (эвен) и Егор  Конюхов (станичный казак)[73]. В 1854 г. к ним прибавились еще два ученика - Константин и Николай Шехурдины[74]. В 1856 г. в число учеников, обучавшихся в "домашнем заведении", входили Тит Попов (якут), Адриан и Василий Шелудьяновы (станичные казаки),  Дмитрий и  Константин  Шехурдины  (эвены)[75].  Обучившись чтению, они во время богослужений читали церковные книги. В течение 1957 г. многие тауйские дети (до 11 мальчиков и 12 девочек) 2-3 раза в месяц собирались на дому у священника для "прослушивания поучений"[76]. Архиепископ И.Вениаминов высоко оценил деятельность И.Черных по обучению "инородческих" детей  и 7 апреля 1852 г. выразил ему "архипастырскую признательность". За учительский труд священник и дьякон Тауйска получали небольшое вознаграждение. Однако содержание  школы было нерегулярным и недостаточным, и в ноябре 1858 г. она была закрыта "по недостатку пищи"[77]. 

В 1840-50-х гг. действовало церковное училище при Ямской церкви. Обучением детей занимался священник Михаил Масюков и дьячек Иринарх Верещагин. Обучались в основном мальчики: Иван Данилов, Николай Кабаков, Михаил Беляев, Гаврила Беляев, Петр Кабаков, Александр Данилов и Николай Банкин.  В январе  1953 г. прошли успешные испытания этих учеников в присутствии охотского земского исправника Голенищева-Кутузова, старшин от корякского и казачьего общества, гижигинского купца Прокопия Брагина[78].

Школа в Тауйске долгое время бездействовала [Попова, 1964а. С.70].  Такая же участь постигла в 90-х гг. церковно-приходскую школу в Гижиге — местный священник отказался вести в ней занятия из-за  недостаточной оплаты [Слюнин, 1900. С.447-448]. Как свидетельствует В.И.Иохельсон, посетивший в конце XIX в. Гижигинский уезд, школа в Гижиге давно не работала. Даже дети священников едва умели писать и читать, а остальное население, в том числе местные русские, были безграмотны [1997. С.221].

Эти факты противоречат излишне политизированному утверждению о непременном существовании школ при каждой церкви на Северо-Востоке — "…там, где существовала хоть небольшая церковь, работала и школа грамоты, не знавшая появившегося только в советское время термина "проблема учительских кадров" [Лесняков, Герасимова, 1996. С.8].  На самом деле острые проблемы функционирования школ имелись и тогда. Неверно сказано и о том, что церковно-приходские школы в "колымских"(?) (так названы Тауйск, Ола, Ямск и Гижига, — Л.Х)  поселениях  появились в конце XIX в. [Там же. С.9]. Следует различать два разряда церковных школ — школы грамоты и церковно-приходские. В действительности к  началу ХХ в. в Ямске, Оле и Тауйске имелись только школы грамоты[79].

В Оле школа грамоты была открыта раньше церкви. В ноябре 1895 г. школа была передана в ведение прибывшего в Олу священника В.В. Михальчука[80]. 22 августа 1896 г. Камчатский епархиальный училищный совет разрешил открыть в селении Ола двухклассную церковно-приходскую школу[81]. Однако открыта она была только 10  октября 1902 г.

Срок обучения в Ольской школе составлял четыре года, в программу, кроме азбуки, часослова и закона Божьего, входила арифметика, рисование, рукоделие и ручной труд. Обучение шло в доме священника, где собирались тринадцать учеников, в том числе одна девочка. Ребят обучили также пению в церковном хоре [Резиновский, 1983. С.16]. В 1912 г. ольский священник И.В.Повыренов выписал для школы, кроме обязательных учебников "Наставления о Законе Божием", Толкового Молитвенника и "Церковно-славянской азбуки", работы К.Ушинского "О пользе педагогической литературы", "Труд в его техническом и воспитательном значении", стихи А.С.Пушкина и   Жуковского, повести Л.Н.Толстого, познавательные книги "О Франции и французах", "Из жизни Фультона", "О каменном угле", "Индия" [Резиновский, 1983. С.17].

Как следует из архивных документов, в начале ХХ в. возобновила работу Гижигинская церковно-приходская школа. В 1907 г. учителем был псаломщик Николай Иванович Мстиславский[82],  в 1908-1910 гг. занятия вел псаломщик Иоанн Яковлевич Черемисин. В течение учебного года в школе обучались 17 мальчиков и 18 девочек[83]. Однако горный инженер С.Л.Бацевич, живший в Гижиге в 1910-1912 гг., свидетельствовал, что в здешней школе "…  уже три года нет учителя и детей никто не обучает и в скором будущем обучения так и не предвидится" [1998].

Просветительная деятельность охотских школ имела важное значение. Однако нельзя забывать  о том, что они охватывали лишь небольшой круг детей коренных народов, работали непостоянно и уровень преподавания в них напрямую зависел от личных качеств священника (дьяка), так как контроль за обучением фактически отсутствовал. На наш взгляд, В.Ф.Лесняков и Н.И.Герасимова [1996. С.7-13], просмотрев всего четыре архивных дела (одно из которых не имеет отношения к теме), допустили неоправданно восторженный тон при  описании церковного образования  в регионе в досоветский период в качестве противовеса  столь же необоснованным мрачным краскам, рисующим народное просвещение во время первоначальной советизации.

Православная церковь играла немаловажную роль в жизни охотского населения. Именно здесь  местные жители узнавали о многих  событиях, происходящих в Российской империи — изменениях в царской семье, объявлении войны, заключении мира и т.д. Церковнослужители терпимо  относились к проявлениям язычества и шаманизма. Важной функцией церкви было ведение метрических книг – регистрация браков, рождений и смертей прихожан.

Из  архивных материалов  видно,  что  церковные миссионеры на Северо-Востоке  России  действовали   осторожно,   считались   с менталитетом   местных   жителей  и  учитывали  их  материальные возможности.  Если строительство церкви и домов для причта  было непосильно  для  коренных  народов,  то  открытие новых приходов откладывали.  Однако это не означало,  что жители находились вне сферы  влияния  церкви. Приходские   священники постоянно расширяли круг своей деятельности и  приобщали к православию все больше местных жителей.   С целью максимального приближения священников к опекаемой им пастве проводилось разделение кочевников между различными приходами. Однако их прикрепление к  церковным приходам не было жестким, при кочевании они пользовались услугами ближайшей церкви[84].

В коренных жителях тяга к церкви была велика. Кочевой образ жизни часто не позволял им посетить приходскую церковь в течении долгого времени.  Поэтому  они  использовали  любую  возможность приобщиться к православию.  Многие эвены, относившиеся к приходу Охотской  Спасопреображенской  церкви,  во время кочевания возле Тауйска обращались к местному  священнику  с  просьбой  крестить детей. Так были крещены дети кочевых эвенов Уяганского (староста Тимофей  Матонин),  Годниканского  (староста  Макар  Шумилов)  и Кукуюрского родов[85]. В сентябре 1841 г.  С.Попов докладывал  в  Якутское  духовное  правление  о крещении   трех   детей   кочевого   эвена  Логгина  Филипповича Долганова.  Этот кочевник, потеряв оленей, вынужден был осесть в Тауйске.  Ранее  он принадлежал к Кукуюрскому роду Инянигирского ведомства  (староста  рода  Гавриил  Тарков),  его  жена   -   к Годниканскому роду.

Священник Ямской Благовещенской  церкви  Михаил  Масюков  в 1853 г.  сообщал в Тауйск, что "тунгусы (т.е. эвены) Деллянского рода,  принадлежащие к Тауйскому приходу",  обратились к нему за исповедью   и   причастием,   "чего   и   были   удостоены".  В подтверждение посылался реестр,  а также  метрическая  книга  за 1852 год о родившихся,  сочетавшихся браком и умерших среди этих же эвенов.

Священники должны были знать языки местного населения,  или  хотя  бы  изучить  на  них определенный чин  литургии.  Они постоянно выезжали к кочевникам для совершения  христианских  обрядов.  "Полевые"   богослужения проводили в часовнях,  палатках или под открытым небом с помощью передвижных Антиминсов.  В  местах  совершения  обрядов  ставили кресты с небольшою оградою[86]. Однако священники на Северо-Востоке работали в трудных условиях и не всегда могли выехать в отдаленные стойбища "за неимением средств к дальнему проезду"[87]. Поэтому с 50-х гг. XIX в. на Охотском побережье развернулось строительство  нестационарных часовен. Ольская часовня во имя Богоявления Господня была освящена 6 декабря 1852 г., арманская (во имя Святителя и Чудотворца Николая) – 25 июня 1855 г.[88] К  строительству часовен привлекали зажиточных оленеводов. За эту деятельность охотские жители были удостоены архипастырского благословения  архиепископа Иннокентия.

Священнослужители должны были заботиться о здоровье коренного населения. Они получали сведения о лицах, страдающих опасными заболеваниями, и не венчали их.  Охотские священники должны были вести среди прихожан оспопрививание[89]. С целью пропаганды оспопрививания летом 1847 г. селения Охотского округа посетил окружной врач, титулярный советник Александр Андреевич Богородский[90]. Священников привлекали к принятию мер против распространения в крае проказы путем выявления и изоляции заболевших лиц[91]. В конце XIX в. в Иркутске было открыто отделение общества борьбы с заразными болезнями. Важность этого начинания была несомненной, так как в Сибири и на Дальнем Востоке распространились болезни, подрывавшие здоровье местного населения. К сотрудничеству с отделением были привлечены охотские приходские священники.  Таким образом, православные миссионеры вносили посильный вклад в развитие здравоохранения и образования в регионе.

Влияние православия на охотское население

Ряд  исследователей полагает, что основы православной религии были восприняты коренными народами Охотского побережья формально, а по сути они оставались шаманистами и язычниками [Дитмар, 1901. С.458; Гурвич, 1966. С.65; Вдовин, 1973. С.170]. Однако это относится не ко всем народам. Действительно, в  жизни коряков Гижигинского округа христианизация не оставила сколько-нибудь заметных следов. К ним даже не привились русские имена и фамилии, чем обязательно сопровождалось крещение [Вдовин, 1973. С.171]. Однако оседлые коряки Охотского округа,  жившие в Ямске и Туманах, согласно данным И.Булычева, в середине  XIX в. "…переняли нравы и  обычаи тунгусов и якутов, а более всего русских и все исповедуют  христианскую веру" [цит. по: Вдовин, 1973. С.179, 180]. Обрусевшие  оседлые ямские, туманские и наяханские коряки были полностью христианизированы, что подтверждается материалами Ямской церкви.

Противоречивы сведения в отношении эвенов. Так, в конце  XIX в. К.Дитмар, наблюдая кочевых эвенов  п-ва Тайгонос, отмечал, что они "все крещеные, на шее носят маленькие крестики. При русских, особенно при священниках, они исполняют некоторые внешние церковные обряды. Но собственно о христианском учении они не имеют ровно никакого понятия, и, между своими, они — чистые последователи шаманства" [1901. С.458]. Между тем есть противоположные данные по эвенам, кочевавшим вблизи п-ва Тайгонос — врач Васильченко, проводившая в 1932-34 гг. обследование туземцев, отмечала повышенную религиозность аянкских эвенов (Пенжинский р-н). В каждой юрте кочевников висел "либо красный крест… либо маленькая икона" [См. статью "Коренное население Пенжинского района …" настоящего сборника]. То, что Васильченко приняла за "красный крест", были зачехленные иконы. Эвены хранили иконы в ровдужных чехлах, на лицевой стороне которых вышивали  крест из красной ткани.

Ряд авторов отмечают глубокое проникновение христианства в культуру эвенов и считают, что принятие христианства внесло значительные изменения в их жизнь. Охотский окружной врач, титулярный советник  А.А.Богородский, посетивший в 1847 г. охотские селения, отмечал, что "все тунгусы Охотского побережья исповедуют православную веру, притом очень набожны и усердны к церкви. …Все церковные обряды тунгусы свято чтут и выполняют их при первом удобном случае"  [1853. С.122]. Он также отметил, что "тунгусы пристрастны ко всему русскому и перенимают обычаи. Каждый тунгус … соблюдает церковные праздники",  "…национальных праздников у них уже не заметно, они имеют христианские праздники"  [Там же. С.122, 124]. Задолго   до   революции охотские кочевые эвены отличались особой   религиозностью   и   последовательностью   в соблюдении христианской   веры [Туголуков, 1985. С.138]. 

По мнению У.Г.Поповой [1981б. С.236], христианство  утвердилось в быту и сознании охотских эвенов далеко не формально.  Восприятие  православия  не  ограничивалось   простым соблюдением церковных обрядов,  а стало неотъемлемой частью быта кочевников, привело к  изменению  социальных  норм — изживанию левирата, многоженства. Среди эвенов прочно распространились русские фамилии и имена [Туголуков, 1985. С.121]. Безусловно, наряду с православием  у аборигенов продолжали существовать старые шаманистические  верования, представления о добрых и злых духах [Попова, 1964а. С.58; Березницкий, 1998. С.139].  Однако поздние религиозные воззрения эвенов устойчиво воспроизводят основы христианского вероучения [Хаховская, 1997. С. ; Березницкий, 1998. С.132].

Общность религии у коренного и пришлого населения создавала основу для общения между ними, помогала коренным народам воспринимать русскую культуру и русский образ жизни. Родовая   знать  и  зажиточные оленеводы активно исповедовали православие,  на  свои  средства возводили в  тайге часовни,  преподносили дары церкви и духовным лицам[92].  В 1869 г. эвенка Матрона Прокопьева Шехурдина, принадлежавшая ко 2-му Деллянскому роду, пожертвовала в пользу Тауйской и Ямской церквей по 50 оленей, которые предназначались для поминовения души ее 10-летнего сына, умершего от оспы, и других родственников. Такие факты говорят о глубоком проникновении христианского мировоззрения в сознание коренных жителей.  В 1880 г.  члены 2 Долганского рода во главе  со  старостой Иваном    Васильевичем   Хабаровым   были   прихожанами   Ямской Благовещенской церкви. Эти зажиточные оленеводы щедро жертвовали на церковные  нужды.  В  конце  ХIX в.  староста 2 Долганского рода Прокопий Хабаров и его сородичи выстроили две часовни - в  устье р.Сиглан  (в  память  святого  Иннокентия)  и в местечке "Изба" (в честь архистратига Михаила). Оборудованы часовни были также за их счет специально заказанными в Москве иконостасами и колоколами. Такие действия имели  большое значение для роста влияния церкви среди всех кочевников.

В охотских жителях тяга к православию была велика. Эвены-оленеводы использовали любую возможность, чтобы крестить своих детей. Кочуя в отдалении от приходской церкви эвены-кочевники часто не могли вовремя выполнить многие церковные обряды, поэтому они совершались позднее. Оленеводы пользовались каждым удобным случаем, чтобы  обязательно посетить свою приходскую церковь [Попова, 1964а. С.58]. Кочуя вблизи селений, оленеводы всегда  использовали возможность обратиться к услугам  священника, даже если они и не относились к его приходу. В сентябре 1841 г. С.Попов докладывал в Якутское духовное правление о крещении трех детей кочевого эвена Логгина Филипповича Долганова. Этот кочевник, потеряв оленей, вынужден был осесть в Тауйске. Ранее он принадлежал к Кукуюрскому роду Инянигирского ведомства (староста рода Гавриил Тарков), его жена – к Годниканскому роду  (староста Макар Шумилов). Позднее в Тауйске  были  крещены дети кочевых эвенов  Уяганского (староста Тимофей Матонин), Годниканского  и Кукуюрского родов, которые относились к приходу Охотской Спасопреображенской церкви[93].

Эвены строго соблюдали православные праздники – Пасху, Рождество, Троицу, Духов день, Петров день, Спас  и Покров [Попова, 1964в. С.23]. В праздник  Рождества  Христова  эвены  делали  из  лучинок множество деревянных  крестиков  и  украшали ими все жилище.  За соблюдением обычая внимательно следил шаман. Шаманы также исполняли все церковные  обряды —  венчались,  крестили своих детей, отпевали умерших, соблюдали посты, говели.

В 1920-30-х гг. приверженность эвенов христианству была явлением, с которым приходилось считаться советской власти. На 1-м съезде кочевников Ольской волости, состоявшемся в августе 1925 г., представитель шести эвенских родов высказал просьбу "дать приходского священника на Олу, а то родится ребенок — не знаешь, как его назвать, и крестить некому"[94] [Туголуков, 1985. С. ].  Ряд  таких фактов отметил в 1930-х гг. сотрудник Нагаевской культбазы М.Г.Левин. Кочевые эвены на собрании  в Тауйске 14 февраля 1931 г. обращались к властям с просьбой отремонтировать церковь [Гурвич, 1968. С.113].  Он же обратил внимание на особую набожность жителей Олы и окружающих стойбищ — 12 апреля 1931 г. в Ольской церкви проводилось пасхальное богослужение, в котором участвовали все ольчане и специально приехавшие кочевники [Там же. С.119]. В "Сведениях об экономике и быте коренного населения Сиглана" за 1935 г. отмечалось, что здесь  имеются "остатки религиозных пережитков  в виде крестов и икон"[95].

Большой религиозностью в советский период отличалась рассохинская группа эвенов [Попова, 1976. С.]. Наряду с христианством у них сохранялись  элементы  древних   культов   и шаманизма. Рассохинские   эвены-кочевники сохраняли православную веру до   конца  60-х  гг. [Туголуков, 1985. С.138].  Во всех юртах кочевников имелось по 5-6 икон, а в некоторых и по 12-16.  Иконы бережно хранили в чехлах,  в юрте их вешали за перекладину  стенового  каркаса  в  восточном  углу  (в сторону восхода солнца).  Иконы называли "нэнгун" -  святыни.  Во  время кочевок иконы   перевозили   на  специальном  олене  (нэнгурук), предназначенном только  для  перевозки  святынь  [Попова,  1976. С.134; 1981б. С.236, 237].

Рассохинские кочевники  соблюдали  христианские  праздники, работать в  эти  дни   считалось   "нене"   (грешно).   Наиболее почитаемыми были дни пресвятой Богородицы и святого Николая Угодника. Николин день  отмечали  два  раза  в  году  -  зимой  и  весною. Назывался он "Миколэ-день", а все остальные праздники - "Спетой день".   В "святые  дни"  иконы  вынимали из чехлов,  люди совершали омовение лица и рук, одевали праздничные одежды, ходили в гости, торжественно приветствовали друг друга и обменивались подарками. Было принято также приносить жертвы Хэвки (Богу) – накануне праздника резали  жирную  самку.  Устанавливали  шест из молодой лиственницы, сверху до середины его очищали от коры и мазали  это часть шеста   кровью   зарезанного   оленя.  На  верхушку  шеста подвешивали шкурки,   клочья   подшейной   шкуры   оленя.   Шест устанавливали наклонно, в сторону восхода солнца.    

Все рассохинцы   носили  нашейные  кресты.  Обряд  крещения совершали "кумовья" — приглашенные родственники, друзья, которые окунали  ребенка  в котел с водой,  присваивали ему имя и дарили нашейный крестик.  Как правило, крестили новорожденного не сразу после  рождения,  а  спустя  несколько месяцев,  когда окрепнет. Крестный  и  крестная  назывались  хэвкилэн.  Имена  давали   по традиционному генеалогическом принципу, по христианским святцам.  Набожность рассохинцев   поражала   всех,   кто   с    ними встречался. По  утрам  они  молились на иконы в юрте и на восход солнца. По вечерам,  перед сном, подолгу с поклонами крестились. Входя в  юрту  соседа,  перед едой осеняли себя крестом [Попова, 1976. С.135].

Главными блюстителями христианской веры и всех православных норм были шаманы.  Старики вели календари - счет суток, недель и месяцев на специальных дощечках с  отверстиями  [Попова,  1981б. С.236-238].     Православие оказало влияние  на эвенский язык. Некоторые слова из  христианской  религиозной  терминологии (такие понятия,    как   "креститься",   "венчаться",   "икона") стали собственно  эвенскими  словами и существуют в  языке  уже  более 150 лет [Бурыкин,  1999.  С.57]. Другие слова,  такие как "ангел",  "крест" вошли в эвенский язык из русского.

Охотские церкви в Советский период

Накануне Октябрьской революции на северо-востоке Охотского побережья имелась значительная материальная база  православия -  в  Ольской волости действовали 3 церкви и 5 часовен,  в Гижигинском уезде - 2 церкви и 2 часовни. Общее число прихожан в XIX в. превышало 3 тыс. чел. [Хаховская, 1999. С.19].

С установлением и упрочением Советской власти на местах все церковное имущество переходило в руки ее исполнительных органов. В охотских поселениях по инициативе жителей создавались религиозные объединения.  На основе заключения договоров между сельскими ревкомами и группами верующих в их пользование передавались здания церквей и часовен. Так были переданы здания четырех церквей -  Ольской, Тауйской и двух Ямских (старой и новой), и нескольких часовен.  В 1925 г. насчитывалось 5 групп верующих[96].

Раньше других было основано Ольское религиозное общество. В селении Ола Охотского уезда Камчатской губернии в 1923 г.  образовался церковный совет в составе Алексея Михайловича Бабцева, Михаила Митрофановича Соловьева и церковного старосты Федора Николаевича Жирохова. Они взяли в пользование церковное имущество[97], но не оформили необходимых документов.

В 1925 г. было создано и официально зарегистрировано объединение православных верующих в Ямске.  Группа ямских прихожан 24  сентября 1926 г. обратилась в сельский совет с просьбой предоставить им в пользование здание Благовещенской церкви с  находящимися  в  ней предметами  религиозного культа,  а также здание новой часовни в местечке Брохово,  на  берегу  моря.  Ходатайство  сельчан  было выполнено   только   после  заключения  особого  договора  между гражданами Ямска и Советом рабочим и крестьянских  депутатов  на определенных  условиях.  Граждане  обязывались беречь переданное народное  достояние   и   пользоваться   им   исключительно   по назначению,  т.е.  для отправления православного культа.  Группа верующих принимала на себя всю  ответственность  за  сохранность переданного имущества.  Они должны были на свой счет содержать и ремонтировать  здание  церкви,   страховать   его   от   пожара, благоустраивать   близлежащую  территорию.  Особо  оговаривалось условие не использовать  церковное  имущество  для  иных  целей, особенно для пропаганды против Советской власти. Один из пунктов договора предусматривал свободное вступление в объединение новых членов и свободный выход из него по желанию. Кроме церкви,  в  пользование  верующим  были  переданы дом священника и два амбара[98].

В  Ямске  были  описаны  и  изъяты в доход государства все церковные денежные средства - романовские билеты на сумму 251 руб.46 коп.; билет на  вклад  в  Петроградский  Государственный  банк на 1000 руб.; наличным серебром - 1 руб.70 коп.,  медью - 1 руб. 74 коп. Ценности, необходимые  для  отправления  обрядов (свечи,  ладан, вино, масло,  мука) стоимостью  673  руб.  50  коп.  также  были описаны,  но не изъяты, так как верующие внесли за них требуемую сумму романовскими деньгами[99].

Старая Ямская церковь в 1926 г. по распоряжению Ольского РИК`а была разобрана на дрова для школы. Вместе с ней сожгли и часть деревянной  утвари: стол, престол и жертвенник[100]. В конце 20-х гг.  в составе причта Ямской церкви оставались священник Мамин   Серапион  Иннокентьевич  и  псаломщик  Кочеров Нестор  Данилович[101].  В церковный  совет  входили  коренные жители Ямска —  коряки Иванов Константин  Васильевич,  Данилов  Николай  Георгиевич,   Данилов Иннокентий  Никифорович,  Данилов  Иван  Иванович,  Беляев  Иван Иннокентьевич[102].

25 октября  1926 г. был  заключен  договор между Ольским сельским советом (в лице председателя В.Н.Замиралова) и группой верующих граждан села Ола  о  передаче  им  в пользование имущества церкви. В связи  с  этим  имущество  Богоявленской  церкви  было описано и оценено. Стоимость здания деревянной церкви размером 22х10  кв.аршин было оценено в 1000 рублей. Из церковной утвари в описи значатся желтый шелковый антиминс с голубым платом; большое напрестольное Евангелие, большой  напрестольный  крест  с эмалевым украшением; ковш серебряный   позолоченный;   чаша    водосвятная    медная; панихидница с   подсвечником;   крестильный  ящик  с  деревянным прибором; медные тарелочки  для  просформ,  дароносица,  мирница, потир, дискос, лжица, кропило, купель и др.

В числе  капиталов  церкви  имелись   20   американских долларов (стоимость  40 руб.),  2 мексиканских доллара (4 руб.), 516 японских иен (30 руб.),  35 рублей  серебром,  6  золотников россыпного золота (24 руб.),  1 руб.  65 коп. медью, 2 ровдуги (2 руб.), пыжик (2 руб.),  выпороток (50 коп.), 60 белок (60 руб.), 5 горностаев  (5  руб.),  невзысканных  долгов за свечи 185 руб.[103]

Ольская группа верующих включала и кочевников-эвенов 1, 2 и 3 Долганского родов в количестве 130 человек[104].  Советские работники признавали, что "туземно-кочевое население" является "слишком религиозным"[105].

В конце   20-х   годов  на  Охотском  побережье  происходит ужесточение взаимоотношений между органами  Советской  власти  и верующими.  Все сельские Советы Ольского района в январе 1927 г. получили из районного исполнительного комитета инструкцию  за подписью председателя Петрова и секретаря  Рудковского   N   228   от   27   января   1927   г., регламентирующую     деятельность     церковных     объединений, разъясняющую сущность отделения церкви от государства  и  дающую указания   по  наблюдению  за  религиозными  группами.  Документ гласит,  что не все работники сельсоветов в полной мере  уяснили эту   "сущность"  и  часто  рассматривают  группу  верующих  как общественную  организацию  с   определенными   правами.   Группы верующих устраивают собрания в зданиях сельсоветов, а сотрудники советских органов не только  не  препятствуют  собраниям,  но  и принимают  в них активное участие,  оказывают верующим всемерное содействие.

В связи  с  этим  "ненормальным"  положением   Ольcкий   РИК пояснил, что  все  религиозные  общества  и  церкви приравнены к частным обществам и  не  пользуются  никакими  преимуществами  и субсидиями. Церковь  и  религиозные общества не обладают правами юридических лиц.  Церковное имущество  принадлежит  государству. Основным   видом   религиозного   объединения  является  "группа верующих",  или "религиозное общество", которые могут получать в бесплатное  пользование  церкви  и культовое имущество на основе особого договора.  Группа верующих при этом должна  включать  не менее 20 человек.

Хозяевами храма,  согласно  декрету  об отделении церкви от государства, становятся  все  граждане  -   члены   религиозного объединения. Они могут нанимать священника, дьякона и псаломщика и содержать их только на добровольные  взносы  группы  верующих. Церковные архиереи могут рекомендовать того или иного священника группе верующих,  но назначать его не имеют права[106]. Декларировалась свобода  собраний  других религиозных групп (сектантов, старообрядцев   и   т.д.),   которые   могли   вести богослужения в частных домах,  предварительно уведомив сельсовет и милицию.

В переданных храмах разрешалось свободное богослужение, без предварительного уведомления  властей.  Так  же   свободно   мог собираться церковный совет.  Ограничения касались общих собраний групп верующих,  которые   устраивались   только   при   условии "предварительного уведомления   властей   о   времени,  месте  и вопросах, подлежащих решению на собраниях".  Устройство крестных ходов допускалось только с особого разрешения местных властей.

Особый пункт  инструкции  разрешал  свободное  отправление православных обрядов (молебен, панихида, соборование, принесение в дом иконы) на дому для членов одной семьи.  Документ разъяснял,  что   сельские   церкви   могут   быть ликвидированы    только   в   случае   крайней   государственной необходимости. Не допускается закрытие храма,  если он  является единственным в   данной   местности, а  ближайший   находится  на расстоянии свыше пяти верст.

Между тем,  согласно  документу,  само религиозное общество может отказаться от договора пользования церковным имуществом  и на  своем  общем  собрании  возбудить ходатайство о закрытии храма или передаче его под какое-либо просветительное  учреждение.  Об этом необходимо сделать объявление в местной газете.  Это и была та  самая  лазейка,  которая  позволила  через   несколько   лет ликвидировать все храмы на Охотском побережье.

21 января  1928  г.,  в связи с изменением административной подчиненности села  Ямск,   группа верующих  заключила повторный договор с органами власти. Специально созданная комиссия   под  руководством  председателя Ямского сельсовета  Тишковец  С.Г.,  членов  Данилова  Н.Г.  и Данилова  А.И.,  произвела проверку и переоценку имущества церкви.. Все имущество было оценено в 4165 руб. 88 коп.  

"Ямская  религиозная  группа верующих" была перезарегистрирована в марте 1928 г.[107]  В ее состав входили оседлые жители Ямска и кочевники. По национальности (сословиям) они были  коряками (100 чел.), тунгусами (99 чел.),  якутами (3 чел.), мещанами (11 чел.), крестьянами (9 чел.) и казаками (1 чел.)[108].  Под тунгусами подразумевали эвенов, а мещанами, крестьянами и казаками, как правило, являлись лица смешанного этнического происхождения – так  называемые охотские камчадалы.  Большая часть эвенов (81 чел.) были кочевниками-оленеводами, а все другие члены ямской группы верующих занималась рыболовством.  Уполномоченными группы верующих выдвинуты коряки Иванов Константин Васильевич, Данилов Николай Георгиевич, Данилов Иннокентий Никифорович, Данилов Иван Иванович, Беляев Иван Иннокентьевич.

В марте 1929 г. заявили о своем желании взять в пользование часовню  верующие села Тахтоямск. Инициативная группа в составе председателя Степана Петровича Шахурдина, казначея Ивана  Емельяновича Таюрского и секретаря Прокопия Ивановича Таюрского оформила все необходимые документы – заявление, список группы,  устав и договор[109].

В 1931 г. в Ольском районе имелось 7 религиозных объединений, из них 3 общества (в Тауйске, Ямске, Сиглане)  и 4 группы (в Оле, Туманах, Армани и Тахтоямске). До начала 1930-х гг. время богослужение в церквах и часовнях отправлял охотский священник Александр Канаев, приезжавший один раз в год[110]. В другое время церковные обряды исполняли представители местных жителей (в том числе бывшие священнослужители). Известно, например, что в Оле отправлением обрядов занимался Бушуев Николай Антонович, входивший в церковный совет села[111]. В начале 1930-х гг., под нажимом  властей, большинство из местных священнослужителей уже перестало действовать. Поэтому в отчетах Ольского РИК`а  содержатся сведения о том, что "священнослужителей  в районе нет"[112].

В 1931 г. Ольский РИК  произвел пересмотр договоров с религиозными объединениями и проверку церковного имущества. В результате этого две общины – Ольская и Тауйская — отказались от церковных зданий, так как  не в состоянии были нести расходы по их  ремонту и содержанию[113].

В 1931 г. было приспособлено под нужды села  и здание Ямской церкви. В ГАМО сохранилась выписка из протокола № 16  от 27 марта 1931 г. общего собрания граждан села Ямск, где сказано: "Ввиду того, что церковь нам не нужна, содержать и ремонтировать ее не в состоянии, а в Ямске нужны помещения, ходатайствовать перед Ольским РИК`ом о передаче здания церкви под избу-читальню или под школу"[114].

Общее собрание населения Сеймчанского наслега 21 июня 1931 г. решало вопрос об использовании  церковного здания, от которого также отказались верующие.   Собрание постановило, что  следует церковь временно использовать под клуб, часть церковного имущества продать с торгов, а золотые и серебряные вещи передать для обороны страны[115]. Церковная мебель поступила в Сеймчанскую школу[116].

29 марта 1932 г. такой же вопрос обсуждался на общем собрании в селе Ола, на котором присутствовало 125 жителей. Представители исполнительной власти отметили, что "группа верующих здание не ремонтирует, и оно ветшает", поэтому его необходимо передать для устройства клуба[117].  В защиту верующих выступили только церковный староста Фролов и гражданка Скорнякова. Решающим стало мнение Эпова, выдвинувшего  главные доводы — отсутствие ремонта и засилие в группе верующих "кулацких семейств". Его поддержал эвен И.Я.Бабцев, который привел и дополнительный аргумент – верующие должны были застраховать здание церкви на 10 тыс. руб, однако не сделали это[118]. Собрание определило, что помещение следует передать специальной комиссии в 3-х дневный срок, ценные церковные вещи передать в Госбанк, а остальные  использовать как реквизит[119].

Одним из вопросов, который рассматривался на 1 съезде советов Северо-Эвенского района, проходившем 19-26 августа 1932 г., была судьба  Наяханской часовни. Местные жители изредка ходили  в часовню и проводили  там религиозные обряды. Однако большую часть времени здание пустовало и "помещение стояло напрасно"[120].  Мнения разделились. Часть жителей утверждала, что "церкви[121] нам не надо". Другие же считали, что с закрытием часовни следует повременить: "хоть церковь у нас и закрыта, но старики еще приезжают и молятся на церковь"[122]. В итоге  под предлогом нехватки помещений "напрасно пропадающая" часовня была передана органам Советской власти для устройства Дома туземца[123].

В селе Армань в 1920-30-х гг. часовня также выполняла роль церкви. Как отмечено в отчете  В.А.Злотина от 1934 г.,[124] "жители изредка посещают церковь, которую содержат эвены-кочевники".  Во всех домах арманцев имелись иконы, однако чувствовалось, что "церковный быт ощутимо уходит в прошлое"[125].    

Таким образом, завершаюшим этапом функционирования православных церквей на Охотском побережье стали 30-е годы ХХ в. Религиозные общества и  группы верующих в охотских селениях были  ликвидированы, церковное имущество в основном утрачено, незначительная часть его передана в музей. Здания церквей вначале использовали под школы, избы-читальни, затем под склады и подсобные помещения. До настоящего времени они не сохранились.

Литература

Барсуков И.П.  Творения Иннокентия,  митрополита Московского и Коломенского. СПб., 1887. 472 с.

Бацевич С.Л. Два года в местечке Гижига Камчатской области // Эвенчанка, 23 октября – 27 ноября 1998 г.

Беляева А.В. Русские на Крайнем Севере: историко-географический очерк Магаданской области. Магадан: Кн.изд-во, 1955. 74 с.

Березницкий С.В. Верования и обряды эвенов // Этнокультурные процессы и общественное сознание у народов Дальнего Востока (XVII-XX века). Владивосток: Дальнаука, 1998. С.131-141.

Богородский А.А. Описание Гижигинского округа // Журнал Мин-ва внутренних дел. СПб., 1853. Т.2. Ч.2. С.112-138.

Бурыкин А.А.  Евангелие  для  эвенов  // Северные просторы. 1999. N 3-4. С.56-58.

Вдовин И.С. Очерки этнической истории коряков. Л.: Наука, 1973. 303 с.

Вдовин И.С. Влияние христианства на религиозные верования  чукчей  и коряков // Христианство и ламаизм у коренного населения Сибири (вторая половина XIX - начало ХХ вв.) Л.: Наука, 1979. С.86-114.

Гурвич И.С. Этнографическая деятельность М.Г.Левина на Охотском побережье в 1930-1932 гг. // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. М.: Наука, 1968. Вып. 4. С.110-121.

Гурвич И.С. Этническая история Северо-Востока Сибири. М.: Наука. 1966. 275 с.

Дитмар К. Поездки и  пребывание в Камчатке в 1851-1855гг.  СПб., 1901. 754 с.

Жуков Н.Н. Начальная школа в конфессиональной деятельности Русской Православной церкви на Северо-Востоке Азии в XIX в. // Диковские чтения. Материалы науч.-практ.конф., посвященной 75-летию со дня рождения чл.-корр. РАН Н.Н.Дикова. Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2001. С.176-181.

Жихарев Н.А. Очерки истории Северо-Востока РСФСР (1917-1953 гг.). Магадан: Кн. изд-во, 1961. 254 с.

Зыбин   Н.А.   История   возникновения  и  возрождения эвенской письменности // История и культура  эвенов.  Магадан: Кн. изд-во, 1992. С.14-15.

Иохельсон В.И. Коряки. Материальная культура и социальная организация. С.-Пб.: Наука, 1997. 238 с.

Козлов А.Г. Тауйские старожилы в Магадане. Вечерний Магадан, 1997, 12 июня.

Косвен М.О. Из истории этнографии коряков в  XVIII в. (публикация) // Сибирский этнографический сборник. М.: Изд-во АН СССР, 1962. Вып. 4. С 276-291.

Лесняков В.Ф., Герасимова Н.И. Проблемный взгляд на состояние народного образования на Охотском побережье: до и после Октябрьского переворота // Исторические аспекты Северо-Востока России: Экономика, образование, колымский ГУЛаг. Моагадан: СВКНИИ ДВО РАН, 1996. С.7-29

Попова У.Г.  Этнографические  особенности  дореволюционного быта населения Тауйского побережья // История и культура народов Северо-Востока  СССР.  Магадан:  Труды  СВКНИИ,   1964а.   Вып.8. С.54-71.

Попова У.Г. Становление колхозного строя на Тауйском побережье // История и культура народов Северо-Востока  СССР.  Магадан:  Труды  СВКНИИ,   1964б.   Вып.8. С.136-158.

Попова У.Г. Материалы по хозяйству и быту камчадалов в дореволюционное время. Архив СВКНИИ ДВО РАН, 1964в. Инв. № 391. 146 с.

Попова У.Г. Рассохинская группа эвенов // Экономические и исторические исследования на Северо-Востоке СССР. Магадан: Труды СВКНИИ ДВНЦ АН СССР, 1976. Вып.67. С.121-146.

Попова У.Г.  Эвены  Магаданской  области.  М.:  Наука, 1981. 304 с.

Резиновский В.М. Ола. Историко-краеведческий очерк. Магадан: Кн. изд-во, 1983. 96 с.

Серошевский В.Л. Якуты. СПб.: Типография главного управления уделов, 1896. 720 с.

Слюнин Н.В. Охотско-Камчатский край.  СПб.: Издание министерства финансов, 1900.  Т.1. 689 с.

Соколовский С.В. Понятие "коренной народ" в российской науке, политике и законодательстве // Этнографическое обозрение, 1998. № 3. С.74-86.

Тальберг Н. История русской церкви. М.: Издания Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, 1994. 1056 с.

Туголуков В.А. Социально-экономические и этнокультурные изменения у эвенов в советское время //  Этнокультурные процессы у народов Сибири и Севера. М.: Наука, 1985. С.121-143.

Хаховская Л.Н. [Рецензия] // Вестник ДВО РАН, 1999. № 4. С.150-152. Рец. на кн.: Алексеев А.А. Забытый мир предков (очерки традиционного мировоззрения эвенов Северо-Западного Верхоянья). Якутск: Ситим, 1993. 95 с.

Хаховская Л.Н. Деятельность Русской Православной церкви на Охотском побережье (XIX — начало ХХ вв.) // Магадан: годы, события, люди. Тез. докл. науч.-практич. конференции, посвященной 60-летию г.Магадана.  Магадан, 15-16 июля 1999 г. Магадан, 1999. С.19-20.

Хаховская Л.Н. Из истории строительства Тауйской Покровской церкви //  Христианство на Дальнем Востоке. Материалы международ. науч. конференции. Владивосток, 19-21 апреля 2000 г. Владивосток: Изд-во Дальневосточного госуниверситета, 2000. С.93-96.

Хаховская Л.Н. Из истории Русской Православной церкви на Охотском побережье (XIX – начало ХХ в.) // Диковские чтения. Материалы науч.-практ.конф., посвященной 75-летию со дня рождения чл.-корр. РАН Н.Н.Дикова. Магадан: СВКНИИ ДВО РАН, 2001. С. 171-176.

Якимов О.Д. Печать коренных народов Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки в этнокультурном аспекте // Историко-культурные связи Владивосток: Инс-т истории, 1998. С.221-228.   

[1] ГАМО, ф.Д-1, оп.1,  д.2, л.97.

[2] ГАМО, ф.Д-73, оп.1, д.2,л.20.

[3] ГАМО, ф.Д-73,оп.1, д.1, л.18; д.2, л.14.

[4] ГАМО, ф.Д-73, оп.1, д.2, л.174.

[5] ГАМО, ф.Д-73, оп.1, д.11, л.55.

[6] ГАМО, ф.Д-73,оп.1, д.18, л.211.

[7] Полевые материалы автора.

[8] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1, л.38.

[9] Мы предполагаем, что эта дата  ошибочная, и икона появилась гораздо раньше.

[10] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.3, л.196.

[11] Там же.

[12] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1, л.38.

[13] Все даты, относящиеся к дореволюционному периоду,  даны по старому стилю.

[14] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1, л.40,41.

[15] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1, л.39.

[16] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1,  л.40.

[17] Там же, л.41.

[18] Там же, л.42.

[19] Там же,  д.12, л.46.

[20] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1.

[21] Там же,  л.38.

[22] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1, л.37.

[23] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1, л.43.

[24] ГАМО, ф.Д-1, оп.1, д.1, л.1-8.

[25] ГАМО, ф.Д-2, оп.1,  д.2, л.99.

[26] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.2, лл.97,148,149.

[27] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.2,  л.2.

[28] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.2, л.2.

[29] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.2, л.11,12.

[30] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.2,  л.3,4.

[31] На строительстве церквей Якутского округа руководитель артели плотников назывался по-русски уставщиком [Серошевский, 1896. С.366].

[32] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.2, л.41,42.

[33] Там же,  л.12.

[34] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.13, л.4.

[35] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.13, л.63.

[36] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.4. л.3.

[37] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.6, л.57.

[38] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.5, л.11.

[39] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.12,  л.44,45.

[40] Там же, л.46.

[41] Там же.

[42] ГАМО, ф.Д-2,оп.1, д.12, л.90.

[43] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.3, л.196.

[44] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.1, л.38,39.

[45] Там же, л.38.

[46] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.8, л.104.

[47] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.8, л.104,107,108.

[48] МОКМ, ф.2300.

[49] ГАМО, ф.Д-2, оп.1,д.8, л.109.

[50] МОКМ,   ф.2300.

[51] ГАМО, ф.Д-3,оп.1, д.1, л.76.

[52] ГАМО, ф.Д-3,оп.1, д.1, л.25.

[53] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.8, л.106.

[54] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.38, л.5-9.

[55] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.38, л.10.

[56] ГАМО,ф.Д-1,оп.1, д.1, л.54.

[57] Там же, д.2, л.44.

[58] Там же,  л.54.

[59] ГАМО, ф.Д-1,оп.1, д.2,  л.35, 37.

[60] ГАМО,  ф.Д-1,  оп.1,  д.1,  л.54.

[61] ГАМО,  ф.Д-1,  оп.1,  д.1, лл.36,44,52-68.

[62] ГАМО,  ф.Д-1,  оп.1, д.2, л.41.

[63] Там же, лл.52, 58,68.

[64] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.3, л.196.

[65] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.3, л.196.

[66] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.3, л.196.

[67] МОКМ, ф.2300.

[68] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.17, л.179.

[69] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.134, лл. 99, 100.

[70] ГАМО, ф.Д-3, оп.1, д.  ,л.93-94.

[71]ГАМО, ф.Д-3, оп.1,  д.   , л.94.

[72] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.9, лл.76,77.

[73] ГАМО,  ф.Д-2,  оп.1,  д.10,  лл.119-121.

[74] Там же, д.14, л.31.

[75] Там же, л.87.

[76] ГАМО, ф.Д-2,оп.1, д.12, л.96.

[77] МОКМ,  ф.2300.

[78] ГАМО, ф.Д-3,оп.1, д.1, лл.79, 80, 86.

[79] ГАМО, ф.Д-1, оп.1, д.7, л.163.

[80] ГАМО, ф.Д-1, оп.1, д.2, л.33.

[81] Там же, л.48.

[82] ГАМО, ф.Д-73, оп.1, д.16, л.237.

[83] ГАМО, ф.Д-24, оп.1, д.1, л.11.

[84] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.8, лл.104, 107, 108.

[85] ГАМО,  ф.Д-2, оп.1, д.5, л.13,14.

[86] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.8, л.116.

[87] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.5, л.11.

[88] Там же, д.8, лл.24,28.

[89] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.5, л.82.

[90] Там же, д.10, лл.69,70.

[91]  ГАМО, ф.Д-2,оп.1, д.17, л.14, л.61.

[92] ГАМО,  ф.Д-1,  оп.1.  д.13.

[93] ГАМО, ф.Д-2, оп.1, д.5, л.13,14.

[94] ГАМО, ф.Р-39, оп.1, д.21, л.39 об.

[95] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.8, л.57.

[96] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.15, л.119.

[97] ГАМО,  ф.Р-39,оп.1, д.8, л.1.

[98] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.38, л.2,3.

[99] Там же, л.11.

[100] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.38, л.34.

[101] Там же,  л.31-32.

[102] Там же, л.30-33.

[103] Там же, л.52, 54.

[104] ГАМО, ф.Р-17,оп.1, д.234, л.15.

[105] ГАМО, ф.Р-50, оп.1,д.3, л.205.

[106] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.38, л.41-43.

[107] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.38, л.12.

 [108]ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.38, лл.16-29.

[109] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.149.

[110] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.3, л.205.

[111] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.239, л.94.

[112] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.3, л.205.

[113] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.3, л.205.

[114] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.182, л.131.

[115] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.179, л.44.

[116] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.134, л.100.

[117] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.247, л.130.

[118] Там же, л.131.

[119] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.247, л.131.

[120] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.246, л.42.

[121] Наяханцы считали часовню церковью.

[122] ГАМО, ф.Р-17, оп.1, д.246, л.42.

[123] Там же, лл.41,42.

[124] ГАМО, ф.Р-50, оп.1, д.8, л.32.

[125] Там же.