А.А. Ипатьева

МИССИОНЕРСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ

РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ

НА ЮГЕ ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА РОССИИ

ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ ХГХ - НАЧАЛЕ XX ВЕКОВ

Начало миссионерской деятельности Русской православной церкви на юге Дальнего Востока фактически совпало с процессом присоединения и освоения Приамурского края, что наложило определенный отпеча­ток на характер и итоги миссионерства. Миссионерская деятельность в этом регионе развивалась в своеобразных условиях контакта двух цивилизаций - российской и китайской. Между ними развернулась борьба за политическое и культурное влияние на аборигенное население, в са­мом эпицентре которой оказались миссионеры. Ситуация осложнялась и обострением международного положения в Азиатско-Тихоокеанском регионе в конце XIX - начале XX веков. С втягиванием России в импери­алистическую борьбу за передел мира перед русским правительством возник вопрос, как поведет себя аборигенное население Дальнего Востока в случае вооруженного конфликта. В силу этих обстоятельств на миссио­неров возлагались государственные задачи распространения среди "ино­родцев" православной веры как составной части русской культуры и рус­ского образа жизни, воспитания у них верноподданических чувств. Перед дальневосточным духовенством предстало обширное поле деятельности. Наряду с аборигенным языческим населением на Дальний Восток во второй половине XIX - начале XX веков хлынул значительный поток пересе­ленцев, среди которых миссионерам предстояло вести пропаганду право­славия. К ним надо отнести эмигрантов и сезонных рабочих из Китая и Корой, а также старообрядцев и сектантов, прибывавших как в качестве ссыльнопоселенцев, так и на добровольных началах. Существенные раз­личия среди этих категорий дальневосточного населения, обусловленные разным уровнем социально-экономического развития и своеобразием менталитета, а также неодинаковое отношение к ним правительства и ме­стной администрации определили отличительные особенности деятель­ности православной миссии. Усилия внешней миссии были направлены на христианизацию и русификацию аборигенов и пришлого "инород­ческого" населения. Ее деятельность началась во второй половине 50-х - начале 60-х годов XIX века. Внутренняя миссия сформировалась несколь­ко позже. Свою работу среди "раскольников" миссионеры целенаправ­ленно стали вести с 80-х годов XIX века. В силу вышеизложенных обстоя­тельств представляется целесообразным рассматривать миссионерскую деятельность среди каждой из указанных категорий населения отдельно.

Деятельность внешней миссии среди коренного населения

Деятельность внешней миссии среди аборигенного населения Дальнего Востока необходимо рассматривать с учетом уровня развития этносов, характера их деятельности, расселения и образа жизни.

Юг Дальнего Востока к моменту его вхождения в состав России был заселен нанайцами (гольдами), ульчами, ороками, негидальцами, нивхами (гиляками), эвенками (тунгусами), маньчжурами, тазами, ороченами и др. В середине XIX века нивхи жили в низовьях Амура, а также на Сахалине, преимущественно в его северной части. Основным районом обитания ульчей была территория по Амуру от селений Ухта на севере до южных селений Ади и Кульгу. В 1897 году ульчи жили на Амуре в двух волостях Удской округи - Больше-Михайловской (совместно с нивхами и негидаль­цами) и Мариинско-Успенской. В Хабаровской округе ульчи жили в низо­вых селениях Нижне-Тамбовской волости, где соседствовали с нанайцами. Несколько семей ульчей жило на Сахалине. Нанайцы расселились по Аму­ру и его большим притокам вплоть до устья реки Сунгари. Исследователи отмечали миграции нанайских родов с Уссури, Амгуни и Тунгуски на Амур. Они стремились переселиться поближе к русским селениям, где можно было найти работу и защиту от хунхузов. К началу XX века основ­ная часть нанайцев сконцентрировалась в районе озера Болонь, по рекам Горин и Тунгуске, в устье Анюя. Удэгейцы на протяжении второй поло­вины XIX века жили по побережью Японского моря до Находки, а также в верховьях Хора, Бикина, Илана и Баку. Небольшие группы удэгейцев встречались среди нанайцев и тунгусов на реках Тунгуске и Хунгари, а также на Анюе. Эвенки занимали территорию по левым притокам Амура, рекам Зея и Бурея, в XIX веке они появились на нижнем Амуре и Сахалине. Кроме нивхов и эвенков на Сахалине во второй половине XIX века южнее 49 с. ш. жили айны, а севернее начиналась территория ороков. /Описание этнического состава населения и его расселения по территории Дальнего Востока дано по: Смоляк А.В. Этнические процессы народов нижнего Амура и Сахалина (середина XIX - начало XX вв.). - М., 1975. - С. 14—43; История Дальнего Востока СССР в эпоху феодализма и капитализма (XVII в. - февраль 1917 г.). - М, 1991. -С. 379-382./

 По мне­нию А. В. Смоляк, ульчи, нанайцы, орочи и негидальцы вели оседлый образ жизни. Эвенки, ороки и удэгейцы были кочевниками. Они передви­гались по тайге вместе с семьями./Смоляк А.В. Этнические процессы... - С. 34./ Таким образом, между этими народами существовали коренные различия в образе жизни, и к ним приходилось приспосабливаться миссионерам.

Сведения о численности коренного населения Дальнего Востока содержатся в весьма ориентировочных исчислениях 60-90-х годов XIX века и в переписях 1897 и 1915 годов. В целом данные о численности абориген­ного населения в Приамурском крае большой точностью не отличаются, на что указывал в своей монографии В.М. Кабузан. / Кабузан В.М. Дальневосточный край в XVII - начале XX вв. (1640-1917): Историко-демографический очерк. - М., 1985. — С. 82./

 Примерный числен­ный состав "инородческого" населения юга Дальнего Востока в конце XIX века выглядит следующим образом:

/Таблица составлена по: Народы Дальнего Востока СССР в XVII-XX вв. Историко-этнографические очерки. - М., 1985. - С. 71-78; Кабузан В.М. Дальневосточный край... - С. 121; Сахалинский календарь за 1899. - Сахалин, 1899. - С. 88./

Характерной чертой хозяйства народов южной части Дальнего Востока была комплексность. Коренное население старалось максимально использовать природные богатства этих мест. Главной отраслью хозяйства у нив­хов, низовых негидальцев, ульчей, орочей, живущих на Амуре нанайцев и удэгейцев являлось рыболовство. У эвенков и ороков, большинства удэ­гейцев, а также нанайцев, расселявшихся по притокам Амура, основным занятием являлась охота, однако и для них рыболовство играло важную роль, поскольку обеспечивало основными продуктами питания. В состав хозяйственного комплекса нивхов, ульчей, низовых негидальцев и орочей входил также морской зверобойный промысел. Ороки Сахалина и эвенки, жившие в бассейне нижнего Амура и на Сахалине, помимо всего занима­лись оленеводством. /Смоляк А.В. Традиционное хозяйство и материальная культура народов нижнего Амура и Сахалина. - М., 1984. - С. 25-26./ В конце XIX - начале XX веков хозяйство народов Дальнего Востока стало активно вовлекаться в сферу рыночных отношений. Натуральный продуктообмен все больше уступал место денежным расчетам. Раньше всего это происходило в охотничьем промысле. Мас­совую скупку пушнины у народов Дальнего Востока на рубеже веков вели многие торговые фирмы. Рост доходности охотничьего промысла способствовал имущественной дифференциации коренного населения. Среди нанайцев, удэгейцев и ульчей стали появляться купцы-посредники, чье финансовое положение существенно отличалось от остальных соро­дичей. Рыболовство также постепенно превращалось в промышленную отрасль.

К концу XIX века аборигены Приамурского края начали работать по найму на добыче и засолке рыбы, заготовке сена и дров, Перевозке грузов и в строительстве. /История Дальнего Востока... - С. 387-388./

Вовлечение аборигенов в сферу капиталистического предпринима­тельства способствовало разложению у них родоплеменных отношений. Особенно быстро шел распад родовой организации у нанайцев и ульчей. О ее существовании напоминали лишь экзогамия, обычай родовой мести и сфера религиозных отношений. Медленнее шел процесс разложения первобытнообщинных отношений у нивхов Нижнего Амура и особенно Сахалина.

В начале XX века процесс социальной дифференциации у народов южной части Дальнего Востока зашел уже довольно далеко. Наблюдалось деление на бедных и богатых, появление частной собственности. Древние обычаи, нормы обычного права и традиции постепенно вытеснялись из жизни коренного населения понятиями выгоды, частнособственнически­ми интересами. /Смоляк А.В. Изменения семейного строя у народов нижнего Амура с конца XIX до конца 1970-х годов // Этнокультурные процессы у народов Сибири и Севера. - М .1985. - С. 176-177, 184; Общественный строй у народов северной Сибири (XVII -начало XX вв.) - М, 1970. - С. 243; История Дальнего Востока... - С. 391./

Таким образом, народы юга Дальнего Востока на рубеже XIX-XX ве­ков еще только начали подходить к тому социальному развитию, когда, по мнению Ю. И. Семенова, возникает бессилие человека не только перед силами природы, но и перед силами общественного развития, когда со­здается необходимость в новой "религии спасения" и утешении угнетен­ной части населения. /Семенов Ю.И. Эволюция религии: смена общественно-экономических формаций и культурная преемственность // Этнографические исследования развития культуры М„ 1985. - С. 224./

В силу этого было затруднено восприятие и понимание аборигенами нового классового по своей сути христианского учения, а миссионерская деятельность первоначально преследовала задачи формального креще­ния. Камчатский епископ Вениамин, прекрасно понимая невозможность в короткие сроки объяснить "инородцам" суть новой веры и ее преиму­щества перед шаманизмом, считал, что нет необходимости долго гото­вить "инородцев" к крещению и откладывать это таинство до тех пор, пока "инородец" не будет знать основ веры. "Так как, решившись крес­титься, он может подумать о нежелании священника крестить его. Боль­ше пользы в поучении священника уже крестившемуся инородцу, так как он почувствует себя учеником священника". /Отчет о состоянии и деятельности миссии Камчатской епархии за 1871 год. - Б. м.,1872. - С. 14./

 Архимандрит Макарий (Глу­харев), анализируя работу алтайской миссии, отмечал, что "...все дело крещением не оканчивается, напротив, только начинается". / Цит. по: Дионисий. Идеалы православного русского инородческого миссионерста. - Казань, 1901. - С. 213./

Таким образом, само епархиальное начальство считало целесообразным проводить миссионерскую деятельность в два этапа - сначала фор­мальное крещение, а затем собственно христианизация как процесс усвое­ния не только обрядовой стороны веры, но и ее догматов. Митрополит Иннокентий (Вениаминов) разработал целую программу пропаганды православия среди "инородцев".

Помимо разъяснения ветхозаветных понятий, таких, как сотворение мира, человека, десяти заповедей и т. п., необходимо было воспитывать у своей паствы понятие греховности, а через ощущение греховности - осоз­нанное чувство страха. Только через страх и личную виновность может возникнуть вера в спасительную миссию Христа. /Иннокентий (Вениаминов). Наставление священнику, назначенному для обращения неверных и руководствования обращенных в христианскую веру // Прибавление к Иркутским епархиальным ведомостям. - 1879. - № 49, 50, 51. - С. 585-607./

Митрополит Иннокентий, долгое время живший среди "инородцев", очень тонко подметил их психологическую внушаемость, основанную на страхе. Впоследствии проблема особенностей первобытного мышления станет темой специальных исследований. А.Ф. Анисимов писал по этому поводу: "Ограниченность власти человека над природой неизбежно при­водила к тому, что психика и сознание человека оказывались целиком во власти надежды или страха. А это наиболее благоприятная почва повы­шенной внушаемости, ибо страх, растерянность и другие астенические чувства снижают тонус коры головного мозга, не говоря уже о том, что неизбежные спутники этих ситуаций - голод, усталость, истощение - ведут к тому же результату с еще большей неотвратимостью".  /Анисимов А.Ф. Исторические особенности первобытного мышления. - Л., 1971. С.90./

Врач Штейгман, направленный для эпидемиологического обследования коренного населения Сахалина, отмечал, что эпидемии влияли на морально-психологическое состояние "инородцев". "Нельзя было не заметить, - писал он в отчете, - грустного, унылого и апатичного настроения, каким отличаются в пострадавших местностях уцелевшие жалкие остатки насе­ления. Они мрачно, разочарованно и безнадежно смотрят на будущее".  /Штейгман. Из доклада начальника Оспенной экспедиции на Сахалин, направленной сахалинским губернатором летом 1908 года // Исторические чтения № 1. Труды

Государственного архива Сахалинской области. - Южно-Сахалинск, 1995. - С. 57./

Эту особенность психики аборигенов на эмпирическом уровне быстро усвоили миссионеры и активно ее использовали, так как ситуации панического страха и безысходности в результате массовых эпидемий, навод­нений и голода среди коренного населения Дальнего Востока возникали довольно часто. Так, в своей поездке в Императорскую гавань в 1871 году миссионер Александр Протодьяконов встретил семейную пару орочей. Сечека с женой рассказали ему о бедственном положении орочей, прожи­вающих по рекам Томчин, Ул, Янчин, Кичу, Мучи и Капи, впадающих в Татарский пролив. Из-за сильного наводнения в августе 1870 года ороченские роды остались без рыбы. Собаки все пали от голода. К зиме начали умирать и люди. Протодьяконов объяснил причину беды неверием оро­чей в Христа. Если бы они искренне верили и горячо молились, то Бог отвел бы от них несчастье. Два дня миссионер рассказывал Сечеке о Боге, о сотворении вселенной, приводил доказательства "действительности бытия Божьего", объяснял, за что Бог наказывает или помогает.

Важной частью беседы был разговор о пользе и таинстве крещения. В результате на третий день Сечека с женой изъявили желание креститься, и были окрещены. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 473. - Л. 53-56 об; РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. -Д. 18. - Л. 3-5./

 Доверчивость, кротость аборигенов Дальнего Восто­ка отмечал архиепископ Иннокентий. Он считал, что их "...можно было крестить не одну сотню".  /Барсуков И. Иннокентий Митрополит Московский и Коломенский по его сочинени­ям, письмам и рассказам современников. - М., 1883- С. 516./

Определенное влияние на распространение христианства среди коренного населения оказывали их контакты с русскими. Русификаторская по­литика правительства, вовлечение "инородцев" в систему хозяйственной деятельности русского населения способствовали распространению сред них русского образа жизни. Вместе с деревянными избами появлялись и русские иконы. Ч.М.Таксами приводил примеры русского влияния на нивхов, живущих среди православного населения. "Наличие у нивхов ого­родов, сенокосов, молочного и рабочего скота говорило о большом сдвиге в их культуре и психологии". Некоторые из них вели хозяйство по-русски, отдавали своих детей в церковно-приходские школы, крестились, носили русские имена и регулярно посещали церковь. /Таксами Ч.М. Влияние христианства на традиционные верования нивхов // Хрис­тианство и ламаизм у коренного населения Сибири. - Л., 1979. - С. 124-125/ Однако не стоит абсолю­тизировать влияние русского населения и русского бытового правосла­вия на восприятие аборигенами христианства, так как сами русские пере­селенцы были недостаточно религиозны. Об этом неоднократно писали в отчетах дальневосточные губернаторы и епископы. С другой стороны, нельзя игнорировать и негативное влияние русских на нравы "инородцев".

В своем путевом журнале Иннокентий писал: "Инородцы все вообще, будучи от природы просты, терпеливы и верны в словах, от всегдашнего обращения с русскими делаются хитры, лукавы, нетерпеливы и холодны к самой вере... На вопрос, почему они не хотят креститься, почти всегда ответят: "Для чего нам креститься, разве для того, чтобы сделаться такими же худыми как русские?". /РГИА. - Ф. 834. - Оп. 2. - Д. 1712. - Л. 47./

Говоря о факторах, влиявших на развитие миссионерства на юге Дальнего Востока, необходимо подчеркнуть ряд неблагоприятных условий, в которых приходилось трудиться миссионерам. Прежде всего к ним надо отнести суровые природные условия. На левобережье Амура и Север­ный Сахалин большое влияние оказывало холодное Охотское море. Осень и зима там холодные. Зимой морозы достигают 40 градусов и более, часты метели и бураны. Лето довольно короткое и сырое. В Приморской области лето теплое и влажное, зато часто случались наводнения. Все это ограни­чивало свободу передвижения миссионеров и не давало им возможности регулярно посещать "инородческие" селения, разбросанные по огром­ной таежной территории. К тому же надо учитывать тот факт, что при нехватке церквей и часовень миссионерам приходилось вести службу под открытым небом на переносных антиминсах. В своих отчетах они отмечали, что "...летом еще можно было найти место для походной церк­ви, но зимой при 30-градусном морозе это было немыслимо". /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 149. - Л. 27/ Миссио­нерам часто приходилось спать под открытым небом, а потом преодоле­вать многие версты пути пешком или на лыжах, так как рельеф почти повсеместно был гористый. Пространство между рекой Уссури, нижним течением Амура и Татарским проливом занято Сихотэ-Алиньской гор­ной системой. В нижнем течении Амура сопки подступают почти к са­мым берегам. Отсуствие сколько-нибудь удобных путей сообщения в еще диком и неосвоенном крае делали миссионерские поездки не только труд­ными, но и опасными. Так, миссионер Илья Чеченов умер от простуды в тайге во время миссионерской поездки в феврале 1878 года в 680 верстах от миссионерского стана. Десять лет своей жизни он посвятил миссио­нерству и умер, выполняя свой священнический долг. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 786. - Л. 21./  Многим миссио­нерам приходилось преодолевать еще большие расстояния, так как мис­сионерские станы включали в себя огромные территории. Приохотский стан, например, начинался от селения Маю Удской округи и захватывал западное побережье Охотского моря. Площадь стана составляла 14000 квад­ратных верст. Нижнетамбовский стан располагался по Амуру на протя­жении 135 верст и по реке Горин на протяжении 300 верст. / РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1262. - Л. 27, 31./ Помимо природно-географических трудностей миссионерам приходилось преодо­левать языковый барьер, изучать быт и нравы, пути миграций кочующих народов. Незнание "инородческих" обычаев могло повлечь за собой не­мало неприятностей для миссионера. С Федором Пляскиным был слу­чай, когда нанайцы его "чуть было не убили". Миссионер, не зная правил гостеприимства у гольдов, отказался от поднесенной ему еды, чем не только обидел их, но и довел до крайнего возмущения. В результате он был вынужден "бежать и прятаться". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1027. - Л. 33 об./ Иеромонах Нестор отмечал и бы­товые неурядицы миссионеров во время разъездов. В холодных жилищах "инородцев" можно было "подхватить" не только ревматизм, но и кучу насекомых. Питаться приходилось из грязной посуды похлебкой из рыбы. Все запасы собственной пищи приходилось раздавать, чтобы не обидеть хозяев и не прослыть скупым. /Нестор. Записки камчатского миссионера. - Казань, 1909. - С. 8./

В своей работе среди "инородческого" населения миссионерам постоянно приходилось бороться с китайским влиянием. Китайские торговцы, по словам миссионеров, запугивали "инородцев" тем, что русское при­сутствие на Дальнем Востоке недолговечно и с переходом этих террито­рий под управление Китая китайское правительство будет рубить головы всем принявшим христианство. / РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д 932. - Л. 29./  Зависимость местного населения от ки­тайцев, особенно гольдов и орочей, отмечали И.П. Надаров и В.К. Арсеньев. Они считали, что орочи, удэгейцы и другие малые народности нахо­дятся в рабском подчинении у китайцев. "По первому требованию китай­ца, — писал Надаров, - орочен снимается с места, отправляется, куда ему китаец повелевает, и делает то, что бывает угодно китайцу". /Надаров И.П. Северо-Уссурийский край. - СПб., 1887. - С. 114; Арсеньев В.К. Китайцы в Уссурийском крае. - Хабаровск, 1914. - С. 85./

Особенный ужас на коренное население наводили китайские хунхузы, деятельность которых началась в Уссурийском крае в конце 60-х годов XIX века.

"Действия хунхузов на русском Дальнем Востоке настолько террори­зировали население, - считал Ф. В. Соловьев, - что нарушали нормаль­ную хозяйственную и общественную жизнь". / Соловьев Ф. В. Китайское отходничество на Дальнем Востоке России в эпоху капитализма (1861-1917). - М., 1989. - С. 89./ Встречаться с такими "представителями" китайской нации было очень опасно, тем не менее миссионеры решались вступать в торговые споры с китайскими купцами, защищая интересы аборигенов, за что, как писал иеромонах Арсений, "приходилось переживать оскорбления". / РГИЛ ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 270. - Л. 91./

Такая криминогенная обстановка на юге Дальнего Востока, естественно, не способствовала успеху миссии. К тому же надо учитывать, что миссионерская деятельность велась параллельно организационной работе. Миссионерам приходилось заниматься строительством церквей или хотя бы часовень, чтобы иметь под руками наглядный материал для право­славной агитации.

Несмотря на наличие ряда неблагоприятных факторов, миссионерская деятельность развивалась достаточно быстро. К концу XIX века тер­ритория Приамурья и Приморья была покрыта сетью миссионерских ста­нов, началось массовое крещение "инородцев".

Одними из первых, задолго до открытия официальной миссии на Амуре, были крещены нивхи, проживающие возле бухты Де-Кастри и Алек­сандровского поста. Крестил их в 1854 году священник фрегата "Диана", входивший в состав Амурской экспедиции.

Из рапорта священника Василия Махова видно, что он добросовестно пытался объяснить нивхам основы новой веры: "...Я в течение двух недель ежедневно толковал им Закон Божий, научил их молитвам и по унич­тожению ими самими их идолов сего 1854 года 3 июля 17 душ окрестил и всех снабдил иконами и свечами, отслужил у них благодарственный мо­лебен, исповедал и к святому таинству причастия приобщил". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 132. - Д. 2165. - Л. 29./

С открытием первых миссионерских станов в 1858-1864 годах миссионеры начали вести проповедь практически среди всех народов, прожива­ющих на территории южной части Дальнего Востока.

Миссионерская деятельность не ограничивалась одной пропагандой православия. Комплексный подход миссионеров в деле "просвещения инородцев" выражался в распространении среди них начального образования, в помощи освоения новых, более продуктивных отраслей хозяй­ствования. Брали на себя миссионеры и ряд социальных функций, в том числе посильное медицинское обслуживание населения. Серьезной зас­лугой миссионеров являлось изучение языков народностей Дальнего Востока, о чем говорилось выше. Если первое богослужение на якутском языке, совершенное в 1859 году, стало целым событием, о котором много писала богословская печать, то к концу XIX века православные пропове­ди на юге Дальнего Востока можно было услышать на нивхском, нанайс­ком, якутском и тунгусском языках.

Развитие сети миссионерских школ среди "инородцев" в первую очередь преследовало проповеднические цели. Миссионеры были заинтере­сованы в появлении грамотных людей среди аборигенного населения, так как через них можно было расширить систему пропаганды православия путем распространения христианских книг. Первые школы создавались с большим трудом. Когда в 1871 году была открыта в Болоньском стане школа для нанайцев, желающих в ней учиться не нашлось. Федор Пляскин, псаломщик и учитель, отметил, что "первоначально гольды не хотели учиться. Они даже не понимали, что такое грамота и для чего она им нужна". После долгих уговоров согласие учиться дали 23-летний гольд Иван Маков из деревни Чолчи и 19-летний Аги Пальчуха. И только после этого в школу пришли семь мальчиков от 8 до 15 лет. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 422. - Л. 35 об./

Особенно трудно было устроить школы для кочующих "инородцев". В этих случаях детей приходилось забирать в интернаты, на что родители шли неохотно. Однако миссионеры были заинтересованы именно в такой форме обучения. Дети, отрываясь от родной национальной среды, быстрее воспринимали русский язык и образ жизни. В интернатах детей обес­печивали русской одеждой и пищей (хлеб, картофель, капуста, рыба).

"Нет сомнения, - отмечал епископ Евсевий, - что эти пансионы явля­ются проводниками русского образа жизнии". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 26./ Подобные интернаты к концу XIX века были при девяти миссионерских школах в Доле-Троиц­ком, Нижнетамбовском, Софийском, Амгуньском, Приохотском, Возне­сенском, Больше-Михайловском, Тырском, Мариинском станах. /Там же. Л. 25./

Численность учащихся в миссионерских школах была невелика. В 1897 году в гольдском отделе миссии в четырех школах обучалось 50 маль­чиков, в гиляцком отделе в шести школах-98 мальчиков, из них 78 нивхов, 20 тунгусов и негидальцев. /Там же. Л. 23об./ При некоторых школах были приусадебные участки, где ученики занимались огородничеством, в Амгуньской школе преподавали некоторые ремесла (плотницкое, столярное). В 1906 году на­считывалось во Владивостокской епархии девять "инородческих" школ, в Благовещенской- 12, где обучалось 350 учащихся. /Солярский В.В. Современное правовое и культурно-экономическое положение инородцев Приамурского края. - Хабаровск, 1916 - С. 138; Всероссийское православное Ймссионерское общество в 1906 году. - С. 52./

Как бы ни малочислен был охват миссионерскими школами детей коренного населения Дальнего Востока и как бы ни ругали заидеологизированную программу этих школ, приходится констатировать, что именно благодаря деятельности миссии в Приамурском крае появились грамотные "инородцы".

По данным переписи 1897 года, уровень грамотности "инородцев" представляется следующим образом:

/Серебренников И. Грамотность в Сибири по переписи 28 января 1897 года // Сибирские вопросы. - 1907. - № 17. - С. 20./

Оценивая результаты деятельности миссионерских школ, необходимо учитывать общероссийские проблемы в системе образования и доволь­но низкий уровень грамотности по всей России:

/Азиатская Россия. - СПб., 1914. - Т. 1. - С. 258./

Сравнивая эти показатели, необходимо признать определенную заслугу миссионеров в просвещении "инородцев". А.В. Смоляк и Ч.М. Таксами удалось встретиться с людьми, обучавшимися в миссионерских школах. Ульчи отзывались с большой теплотой о школах тех лет. Говорили о том, что полученные ими знания счета, языка, письма пригодились в жизни. /Смоляк А.В. Рецензия на монографию "История и культура ульчей в XVH-XX вв." // Этнографическое обозрение. - 1995. - № 3. - С. 158-159./

Таксами пишет о знакомстве с несколькими стариками нивхами, обучавшимися в Тырской и Больше-Михайловской школах. После беседы с ними он пришел к выводу, что "эти люди, как и другие их "просвещен­ные" соплеменники, став взрослыми, были проводниками нового быта. Подобные им люди первыми переселились в срубные дома русского типа, начали заниматься огородничеством, содержать домашний скот и лоша­дей, употреблять новые виды пищи". /Таксами Ч.М. Влияние христианства... - С. 124./

 Таким образом, миссионерские школы на юге Дальнего Востока выполняли не только чисто просветительские задачи, но и русификаторские.

Русификаторская деятельность миссионеров выражалась и в помощи "инородцам" адаптироваться к новым условиям жизни. С появлением русских в Приамурском крае ухудшилось социально-экономическое положение коренного населения, сократились площади, пригодные для раз­вития традиционного природопользования и поддержания традиционной системы жизнеобеспечения. Карл Каутский совершенно справедливо замечал, что "громадные территории дикарей кажутся почти совершенно незаселенными, но они, в действительности, населены настолько густо, насколько это возможно для некультурных охотничьих народов". /Цит. по: Пилсудский Б. Аборигены Сахалина. - Южно-Сахалинск, 1991. - С. 20./ Их цен­ностные ориентации на сохранение равновесия с природой были нару­шены вовлечением в сферу капиталистического производства. Бескон­трольный вылов рыбы русскими и японскими рыбаками, массовое ис­требление пушного зверя подорвали, промысловую базу аборигенного населения. Следствием упадка традиционного хозяйства стали массовые голодовки, охватившие многие районы Дальнего Востока. /История Дальнего Востока... - С. 388./

Анализируя бедственное положение нивхов Сахалина, Бронислав Пилсудский считал, что "задача цивилизованной расы должна состоять в по­мощи дикарям приспособиться к новым условиям. Необходимо посто­янно приучать их приобретать себе средства к существованию с меньшего пространства земли, чем прежде". /Пилсудский Б. Аборигены Сахалина... - С. 25./ Миссионеры по мере возможности пытались содействовать распространению среди коренного населения прогрессивных форм хозяйства.

В отчетах камчатских епископов не раз отмечалось, что миссионеры постоянно заботились о развитии среди "инородцев" сельского хозяйства, улучшении их "житейского быта через распространение среди них овощ­ных культур, которыми бы они могли питаться во время скудного рыбного и звериного промыслов". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 786. - Л. 15./ Гольдский миссионер П. Протодьяконов "раз­дал гольдам купленные на свой счет семена свеклы, капусты, картофеля и показал, как их сеять и обрабатывать". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 932. - Л. 29./

В отчете за 1883 год отмечалось, что "некоторые кочевники становятся оседлыми, занимаются огородничеством, строят дома по типу русских, даже разводят скот. Миссионеры дарят им семена и животных детенышей и этим содействуют их обрусению". /РГИА. - Ф. ,396. - Оп. 442. - Д. 1005. - Л. 30./ Помимо пропаганды новых отраслей хозяйства священники пытались отучить инородцев от разорительного для них обычая жертвоприношения. Доктор Штейгман отмечал: "Благодаря обычаю у гиляков, орочен и тунгусов править похоронную "тризну" всякому умершему, состоящую в сожжении и приведении в негодность его оружия, одежды и т. д., рушилось все достояние семьи, а при частократной смертности разорение это во много крат усугублялось". /Штейгман. Из доклада начальника,.. - С. 57./

В условиях сложной эпидемиологической ситуации на Дальнем Востоке при катастрофической нехватке медицинского персонала на миссионеров возлагали и задачи оспопрививания, с чем они успешно справлялись. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1507. - Л. 64./ Параллельно шла пропаганда христианских методов исцеления с помощью "чудесных средств" в виде "святой воды" или елея, которые стали постепенно дополнять шаманские способы лечения.

По мнению историка В.А. Тураева, "эпидемии буквально потрясли систему традиционных верований народов Сибири и Дальнего Востока. Ставшая очевидной беспомощность шаманов в борьбе с грозными и не­знакомыми болезнями привела к скептицизму и утрате веры в традици­онную космологическую систему". /Тураев В.А. Россия и народы Дальнего Востока: взаимодействие двух миров // Вестник дальневосточного отделения РАН. - 1997. - № 1. - С. 26./

Мы не стали бы делать столь категоричных выводов. Неправомерно обобщать потерю веры в действенность шаманских методов лечения с общей разочарованностью в шаманизме. Тем не менее определенные условия для восприятия новой христианской идеологии в таких случаях возникали, о чем упоминалось выше.

Постоянно находясь среди "инородческого" населения, зная их проблемы и нужды, миссионеры иногда брали на себя функции социальной помощи бедствующему населению. Так, в 1907 году миссионер Владиво­стокской епархии иеромонах Нестор через средства массовой информа­ции обратился ко всем жителям России с просьбой помочь умирающим от голода "инородцам" Гижигинского уезда, чьи запасы продовольствия смыло наводнением. Деньги поступали со всех концов империи, в резуль­тате голодающим была оказана помощь. Под руководством миссионе­ров, как правило, происходили и выборы территориальных старшин у "инородцев". Интерес представляет содержание общественных пригово­ров, текст одного из них мы позволим себе привести: "Общественный приговор 1888 года, 10 февраля, ороченское место Акур-да при реке Томджине Приморской области. Мы, нижеподписавшиеся, крещенные орочены Приморской области по собственному желанию и согласию в приезд миссионера Камчатской Троицкой церкви священника Ф. Пляскина в нынешнюю зиму 1888 года... избрали в старшины орочена Тоусона во святом крещении Георгия рода Акун, знающего наши вековые обычаи и немного освоившегося с христианской религией". /Цит. по: Ларькин В.Г. Орочи. - М., 1964. - С. 66-67./

 Данный документ для нас ценен не только свидетельством крещения орочен, но и показате­лем уважительного отношения миссионера к обычаям "инородцев". Ина­че он бы не стал писать в договоре о важности для избранного старшины знаний "вековых обычаев" орочен.

Таким образом, деятельность православной миссии на юге Дальнего Востока была многоплановой и не сводилась только к "идеологической обработке умов". Цели миссии были самые благонамеренные и соответство­вали христианскому учению. Деятельность миссии строилась на принципах добровольности и уважительного отношения к местному населению. Не­смотря на то, что к христианизации народов южной части Дальнего Востока миссионеры приступили на 200-300 лет позже, чем в других районах Сибири, к концу XIX века большинство "инородцев" было крещено. По количеству крещенных Камчатская миссия уступала только Иркутской.

Однако если сравнивать итоги миссионерской деятельности в России с результатами северо-американских миссий, то становится очевидным, что в России миссионерское дело было поставлено не на должном уровне. Только в 1892 году американскими миссиями в мире было крещено 645102 человека.

Динамика роста численности крещенных Камчатской миссией была значительно ниже и выглядела следующим образом:

Таблица составлена по: РГИА. - Ф. 796. - On. 442. - Д. 323, 1005, 1027; РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 5, 7, 10, 124, 131, 149, 270.

Е.К. Смирнов за этот же период приводит данные о 14674 крещенных. Однако он брал в расчет всю Камчатскую епархию с учетом крещенных на северо-востоке Азии. /Смирнов Е.К. Очерк исторического развития и состояния русской православной миссии. - СПб., 1904. - С. 66-67./  Из таблицы видно, что процесс крещения "ино­родцев" лучше всего шел среди нанайцев и нивхов. Это объясняется преж­де всего личностными качествами миссионеров А. Протодьяконова, П. Протодьяконова и Ф. Пляскина, работавших среди них. Это были истинные подвижники и талантливые проповедники. Их труды не раз отмечались Камчатскими епископами. С другой стороны, надо иметь в виду, что во второй половине XIX века существовала ошибочная традиция называть гиляками не только нивхов, но и ульчей, часть нанайцев, негидальцев, оро­чей. /Народы Дальнего Востока СССР в XVII-XX вв.: Историко-этнографические очер­ки. - М., 1985. - С. 69./  Поэтому показатели крещения среди отдельных этнических групп не отличаются точностью. Практическое отсутствие в отчетах данных о крещении тунгусов объясняется тем, что они к середине XIX века уже были крещены. /Там же. С. 76./

Крайне слабо миссионерская деятельность велась среди аборигенов Сахалина, что было обусловлено основанием на острове каторги в 1869 году. С одной стороны, это не способствовало установлению нормальных вза­имоотношений между русскими и "инородцами". Путешественник А.Н. Краснов отмечал, что "на Сахалине у гиляка вы не услышите добро­желательного отзыва о русских, так и у ссыльных существует весьма не­доброжелательное отношение к гиляку, так как гиляки часто за возна­граждение отыскивали бежавших каторжан, если служили надзирате­лями". /Краснов А. Н. На Сахалине. Из воспоминаний путешественника по востоку Азии // Исторический вестник. - 1894. - Т. 55. - № 2. - С. 394./

 Политкаторжанин И.П. Ювачев (Миролюбов) объяснял неприя­тие нивхами Сахалина христианства тем, что "русские на каторге не могут представлять для них ничего привлекательного. С появлением новых хозяев острова уже не стало у гиляков прежней свободы в выборе мест для своих юрт, не стало того изобилия рыбы и зверя, которое еще помнят старики, но зато появились вредные соблазны водки, соблазны надзирательского жалованья и другие". / Ювачев И. П. (Миролюбов). Восемь лет на Сахалине. — СПб., 1901. - С. 88./

 Врач Штейгман иначе объяснял причины невосп­риимчивости нивхов к православной проповеди священников: "...К хрис­тианству гиляки относятся опасливо, видя в этом как бы гибель своей народности...". / Штейгман. Из доклада начальника... - С. 75./

С другой стороны, мрачные условия жизни каторжного Сахалина не способствовали становлению на острове миссионерской сети, а немногочисленные священники тюремных церквей не имели возможности регу­лярно заниматься миссионерской деятельностью. Судя по отчетам сахалин­ских священников, самой удачной в этом отношении была поездка священ­ника Дуйской тюремной церкви Николая Добровидова по ороченским селениям Сухте, Муйгиче и Наймуче в январе 1882 года, в результате которой были крещены 91 человек. / РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 124. - Л. 43./ Случаи крещения нивхов и айнов на Сахалине были единичными. Помимо уже изложенных причин слабого распространения православия среди аборигенов Сахалина необходимо учитывать, что айны, жившие на юге Сахалина, довольно долго контактировали с японцами. В период дипломатической борьбы за остров Саха­лин между Россией и Японией с 1855 по 1875 год японцы пытались пре­пятствовать распространению русского влияния на коренных жителей Сахалина, особенно на юге. Американский историк Джон Стефан спра­ведливо отмечал, что японцы "с целью предупреждения распростране­ния политического и религиозного влияния на сахалинских аборигенов... пытались завоевать симпатии айнов, гиляков и ороков, обучая их технике рыбной ловли и изготовления сетей и других орудий лова". / Стефан Д. Сахалин. История // Краеведческий бюллетень. - 1992. - № 2. - С.36-37./  Сахалинские айны, по наблюдениям А.Н. Краснова, "видят в японцах своих истинных хозяев, им кланяются издалека, оставляя нередко без внимания мимо про­ходящего русского". / Краснов АН. На Сахалине... - № 3. - С. 713./ Над айнами, принимавшими православие, их со­родичи смеялись, называя их нуця айну, то есть русский айну. / Пилсудский Б.О. Рассказ обрусевшего крещенного айна Ивана Григорьевича из с. Галкино-Врасское (Сиянцы) на о. Сахалин о том, как его вылечили от любви // Краеведческий 6юллетень. - 1994. - № 1. - С. 97./

 Сахалин­ский историк А.И. Костанов, исследуя метрические книги сахалинских церквей, также пришел к выводу, что православие среди коренного насе­ления Сахалина распространялось крайне слабо. / Костанов А.И Русская православная церковь на Сахалине и Курильских островах. - Южно-Сахалинск, 1992. - С. 38/

В целом к 1892 году число крещенных "инородцев" на юге Дальнего Востока увеличилось до 15168 человек, что составило около 77 процентов от общего числа аборигенного населения. / РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 202. - Л. 2-7./

Таким образом, к концу XIX века внешняя миссия достигла определенных результатов в деле крещения "инородцев". Что же касается истин­ной христианизации, то здесь дело обстояло гораздо сложнее. Конфесси­ональные источники в этом отношении дают противоречивую информа­цию. С одной стороны, они свидетельствуют о выполнении крещенными "инородцами" основных таинств православной церкви. Так, по исповед­ным ведомостям выходит, что в 1892 году из 15168 человек у исповеди присутствовало 9011, то есть более половины. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 202. - Л. 2-7./ "Инородцы" начали кре­стить детей, совершать браки и погребения по православным обрядам. Однако распространение этих обрядов среди "инородцев" было незначительным. Приведем данные за 1897 год. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 24об./ 

В то же время миссионеры отмечали, что большинство "инородцев" продолжает, по сути, оставаться язычниками. Нивхи, например, "своих детей не крестят и вообще продолжают жить по старым обычаям". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1262. - Л. 32об./ Епи­скоп Макарий призывал миссионеров учить новокрещеных "хотя бы крат­кой молитве и крестному знамению". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1507. - Л. 63./ Если вопрос ставился таким образом, то нечего и говорить об осознанном усвоении "инородцами" основ христианства. Статистические показатели выполнения "инородцами" обря­дов православной церкви объясняются, на наш взгляд, организационной деятельностью миссионеров, а в отдельных случаях, видимо, и приписками.

В отличие от конфессиональных источников светские информаторы в оценке восприятия аборигенным населением христианства единодушны и свидетельствовали о формальном крещении основной части "инородцев". Известный исследователь Дальнего Востока В.П.Маргаритов отме­чал: "Все орочи окрестностей Императорской гавани считаются право­славными христианами, но христианство признается ими только для виду и выражается только тем, что некоторые из них имеют крест, в большин­стве случаев где-нибудь спрятанный. Креститься умеют пять-шесть чело­век, понятий о вере христианской никаких и ни у кого. Под прикрытием христианства каждый из них продолжает чтить религию своих предков". /Маргаритов В.П. Об орочах Императорской гавани. - СПб., 1888. - С. 24./ Подобных выводов придерживались исследователи И.П. Поддубный /Азиатская Россия... - Т. 1. - С. 129./, П. Головачев  / Головачев П. Сибирь. Природа. Люди. Жизнь. - М., 1905. - С. 189-190./, Г.Е. Грум-Гржимайло /Грум-Гржимайло Г.Е. Описание Амурской области. - СПб., 1894. - С. 363./, путешественник А.Н. Краснов / Краснов А.Н. На Сахалине. Из воспоминаний путешественника по востоку Азии // Исторический вестник. - 1894. - Т. 55. - № 2. - С. 396./, врач Штейгман /Штейгман. Из доклада... - С. 75-76./  и другие.

Говоря о причинах слабого распространения христианских идей среди "инородческого" населения, помимо уже указанных неблагоприятных условий миссионерской деятельности необходимо отметить сложность за­рождения и развития инноваций в культуре любого этноса вообще. По мнению С. А. Арутюнова, этот процесс включает в себя четыре основных этапа - селекцию, воспроизведение, приспособление и интеграцию. Толь­ко на третьем этапе начинается постепенное усвоение отобранных этно­сом инноваций. /Арутюнов С.А. Инновации в культуре этноса и их социально-экономическая обус­ловленность // Этнографические исследования развития культуры. - М., 1985. - С. 40-41/

 Если учесть, что во второй половине XIX века народы Приамурского края только начинали свое знакомство с христианством, которое мы рассматриваем как инновацию в их культуре, то становится очевидным, что история просто не отпустила времени этим народам для осознания христианского вероучения. /Исторический опыт показывает, что русичам для сознательного восприятия христианского учения понадобилось более двух столетий./ К тому же если инновации опре­делены внешним импульсом (как в случае с христианизацией и русифи­кацией), то обычно, с точки зрения М.В. Саввы, в сознании представителей контактирующих групп быстрее усваиваются компоненты материальной культуры. Традиционная духовная культура меняется значительно мед­леннее, в силу ее этнодифференцирующих свойств. /Савва М.В. Иноэтническое окружение как фактор динамики традиционной культу­ры // Этнические и социально-экономические процессы у народов СССР: Всесоюзная научная конференция: Тезисы докладов. - Омск, 1990. - Кн. I. - С 96-97./ Что и наблюдается у коренных народов Дальнего Востока в исследуемый период. В силу вышеизложенных фактов говорить о религиозном синкретизме среди большинства аборигенного населения юга Дальнего Востока в конце XIX - начале XX веков, по-видимому, преждевременно. /Вопрос о еданкретизме шаманизма и христианства у народов Приамурского края специально не изучался. Этот процесс чрезвычайно сложный и является темой от­дельного исследования./

Миссионерская деятельность среди китайско-корейской диаспоры

Одной из особенностей этнического состава населения юга Дальнего Востока, как это отмечалось выше, было наличие значительной диаспоры китайцев и корейцев. Отношение к ним русского правительства и местных властей было неоднозначным, что отразилось на характере и итогах миссионерской деятельности православной церкви среди данных этни­ческих групп, К моменту подписания Айгуньского и Пекинского договоров на юге Дальнего Востока проживало примерно шесть тысяч китайских подданых (около трех тысяч в Амурской и трех тысяч в Приморской областях). /Кабузан В.М. Дальневосточный край... - С. 84./ Они остались в пределах территории русского Дальнего Востока по условиям Пекинского договора, первая статья которого определяла, что "...Если в вышеозначенных местах оказались поселения китайских подданных, то русское правительство обязуется оставить их на тех же местах и дозволить по-прежнему заниматься рыбными и звериными промыслами". / Русско-китайские отношения 1689-1916. Официальные документы. — М., 1958. — С 34./

 Селе­ния китайцев и маньчжур располагались к востоку от Благовещенска до станицы Низменной по Амуру на протяжении 66 верст, а вглубь русской территории не более чем на 20 верст. /Назаров Г.И. Маньчжуры, дауры и китайцы в Амурской области // Приложение к известиям восточно-сибирского отдела Российского географического общества. -1883. - Т. XIV. -№ 1, 2. - С. 1./

 На территории Уссурийского края насчитывалось до 300 отдельных китайских фанз. Население в основном занималось земледелием. /Арсеньев В.К. Китайцы в Уссурийском крае. - Хабаровск, 1914. - С. 61./

Помимо постоянно проживающих в Приамурском крае китайцев на Амур и в Уссурийский край прибывало значительное число сезонных рабочих из Китая. Установить точную численность этой категории населения было достаточно сложно. Хотя по условиям договоров с империей Цин прибывшие в Россию китайцы должны были оформляться на границе и получать паспорта, но в большинстве случаев это не выполнялось. Ки­тайцы из-за слабости русско-китайской границы приходили на Дальний Восток самовольно. "Административные власти находятся относительно китайского населения в таком неведении, - отмечал А.Я. Максимов в 1884 году, - что не знают даже его численности, не знают многих укром­ных мест, где засели маньцзи" (так русские во второй половине XIX века называли китайцев). /Максимов А.Я. На далеком Востоке. - СПб., 1894. - С. 110./

В 60-70-е годы XIX века администрация края отмечала, что "подчи­нить китайское население русскому контролю невозможно, а запретить им проход значило бы нанести жестокий удар производительным силам края и торговле". / Живописная Россия. - Т. XII — Ч. II. Восточные окраины России. Приморская и Амурская области. - СПб., 1895. - С. 414./

Численность китайского населения на Дальнем Востоке постоянно увеличивалась, о чем свидетельствуют следующие данные. 

/Таблица составлена по: Кабузан В.М. Дальневосточный край... - С. 84, 93-94, 155; Азиатская Россия. - СПб., 1914. - Т. 1. - С. 79-80./

Как видно из таблицы, в 80-е годы XIX века численность китайского населения несколько снизилась. Это было вызвано его насильственным выдворением из страны в эти годы. А.В. Елисеев отмечал, что выселяли китайцев беспардонно, лишая имущества, за что они в отместку жгли русские поселения и иногда убивали жителей. /Елисеев А.В. По Южно-Уссурийскому краю // Исторический вестник. - 1891. - Т. 44. - № 4. - С. 103./

Вообще, политика местных властей по отношению к китайскому населению на русском Дальнем Востоке была противоречивой. С одной стороны, администрация края была заинтересована в дешевой китайской рабочей силе, но, с другой стороны, широкое распространение китайцев в приграничной территории "представляло собой явную опасность для областей, граничащих с Китаем". /Азиатская Россия... - С. 530./ Пытаясь найти выход из создавшегося положения, администрация Приморской области в 1880 году организовала земскую полицию в Южно-Уссурийском крае. Она была обязана препят­ствовать китайцам определяться на постоянное местожительство на юге Дальнего Востока. Не мешая наплыву сезонных рабочих, местные власти пытались ограничить рост постоянного китайского населения в Приаму­рье и Приморье, что и оказало существенное влияние на итоги миссио­нерской деятельности церкви среди китайцев.

Немаловажным препятствием на пути распространения православия среди китайцев были сложные отношения между русским и китайским насе­лением, складывающиеся на бытовом уровне. Путешественник А.В. Елисеев отмечал, что "у русских было предубеждение против китайцев, живших в Уссурийском крае. Они им не доверяли и никогда не брали проводниками в тайгу, опасаясь смерти". /Елисеев А.В. По Южно-Уссурийскому краю... - С. 87. / Известный русский географ Н.М. Пржевальский, по словам его друга В. Роборовского, относился к китайцам недру­желюбно, "его возмущали их лживость и притворство, он старался избе­гать всякой встречи с ними и говорил, что от них не увидишь ничего, кроме неприятностей". /Цит по; Схиммельпэннинк ван дер Ойе Д. Свет с востока // Родина. - 1995 — № 11. – С.31./

Китайцы, в свою очередь, относились к русским как к варварам (что было традиционно для их отношения ко всему неки­тайскому населению) и отвечали русским таким же презрением. Инте­ресное и, видимо, правомерное объяснение таких сложных взаимоотно­шений мы находим в книге В.Г. Дацышена "Русско-китайская война. Мань­чжурия 1900 год". Он пишет: "Возможно, такое восприятие и отношение друг к другу двух народов связано с неосознанным отражением объек­тивной конкуренции, борьбы двух сильных культур, столкнувшихся на Дальнем Востоке". /Дацышен В.Г. Русско-китайская война. Маньчжурия 1900 год. - СПб., 1996. - С. 32./

Пограничное положение амурских территорий определяло осторожное отношение правительства к миссионерству среди китайских поддан­ных. Политическое значение этого вопроса понимал еще архиепископ Ин­нокентий. В своих инструкциях миссионерам он писал: "К крещению ино­родцев, китайских подданных, пока без особенного моего разрешения приступать не дозволено". /Крылов В. Административные документы и письма высокопреосвященного Инно­кентия, архиепископа Камчатского за 1846-1868 гг. - Казань, 1908. - С. 86./

 Даже созданный специально для распрост­ранения христианства среди китайцев и маньчжур Верхне-Амурский стан в Благовещенске практически бездействовал до 1969 года. Архиепископ Иннокентий прекрасно осознавал, что китайцы, изъявляя желание при­нять православие, имели целью только получение русского подданства и закрепление своего положения на Амуре. Особенно часто к такому способу закрепления в Приамурском крае прибегали китайские маргиналы. Люди, имевшие счеты с правительством империи Цин и бежавшие от смертной казни или тяжелого наказания, уже не могли вернуться на родину. "К этому неблагонадежному контингенту, - отмечал А.Я. Максимов, - надо прибавить ссыльных (лоху), так как дикий Уссурийский край служил для китайского правительства, по общему мнению, ссылочным местом всевозможных преступников". /Максимов А.Я. На далеком востоке... — С. 109./ Н.М. Пржевальский также указывал, что "китайцы в Уссурийском крае состоят частью из беглых ссыльных". /Пржевальский Н.М. Путешествие в Уссурийском крае. 1867-1869. - М., 1949. - С. 78-87./

Поэтому впоследствии миссионеры особенно внимательно относились к крещению китайцев. Не обещая им никаких льгот, священники принима­ли в православие лишь тех, кто действительно понял суть новой веры и желал без всяких корыстных побуждений стать православным. Для про­паганды христианства среди китайцев из Пекинской миссии было прислано 20 экземпляров Нового Завета на маньчжурском языке и несколько пере­водов христианских книг. Все они были розданы грамотным маньчжурам. В 1868 году в Благовещенском духовном училище десять русских мальчи­ков стали изучать маньчжурский язык. /Извлечение из отчета о состоянии Камчатской епархии в 1868 году // Прибавления к Иркутским епархиальным ведомостям. - 1869. - № 14. - С. 174./  Таким образом велась подготов­ка для неформального крещения китайцев.

Миссионеры А. Сизой и Р. Цыренпилов отмечали, что вести проповедь среди китайцев гораздо легче, чем среди местного населения, а увидеть результат проповеди гораздо сложнее. /Отчет о состоянии и деятельности миссии Камчатской епархии за 1871 год. Б. м. - Б .г. -С. 2/ Чем же объяснялся этот явный парадокс?

Действительно, миссионерская деятельность среди китайцев не требовала постоянных разъездов в труднодоступные места по бездорожью, физического напряжения и длительного изучения китайского языка. Ки­тайцы сами приходили в архиерейский дом, слушали проповедь. Многие из них хорошо говорили по-русски и даже умели читать русские тексты. Многочисленные завоевания Китая на протяжении всей его истории вы­работали у китайцев великолепное умение приспосабливаться к чужой культуре и в конце концов растворять ее в своей собственной. Поэтому они проявляли определенный интерес к русской религии, знали православ­ные праздники и даже ходили в церковь, поскольку это было необходимо для их адаптации в русской среде. Но они в то же время продолжали испо­ведовать буддизм и конфуцианство. Важным препятствием для миссионер­ской деятельности был строгий контроль китайской администрации за сво­ими подданными на русской территории. Китайцы имели во Владивостоке и Хабаровске особое управление, которое вело наблюдение за местным китайским населением. Оно ведало гражданскими и уголовными делами между ними, осуществляло суд и сбор налогов. /Сальникова Е.С. Газета "Восточное обозрение" о проблемах заселения Дальнего Востока в конце XIX века // Исторический опыт открытия, заселения и освоения При­амурья и Приморья в XVII-XX вв.: Тезисы докладов и сообщений. - Владивосток 1993. - Т. 2. -С. 155./

 Китайское начальство подозрительно смотрело на сношения своих подданных с русскими, а принятие православия рассматривало как отказ от своей национальности. /Отчет о состоянии и деятельности миссии... - С. 3./

Принять православие значило для китайца отказаться от возможности вернуться на родину, где остались семья, родственники (китайцам запрещено было выезжать из страны с женами и детьми). На это могли решиться немногие. К тому же общинность, артельная сплоченность китайцев, обус­ловленная их типом цивилизации, не позволяли им нарушать традиции и стереотип поведения, принятые в китайском обществе. Анализируя взаи­моотношения русских и китайцев на Дальнем Востоке России во второй половине XIX века, китаевед В.Г. Дацышен справедливо отмечает, что "китайцы полностью сохранили свое традиционное мировоззрение, они отчасти продолжали считать Приамурье своей землей, на которой из ми­лости разрешили поселиться русским. Подчинение "северным варварам" не впервые случалось в истории Китая и никогда еще не меняло сущности "китайского миропорядка". Китайцы во всем остались китайцами, час­тью "Великого Китая". Русские остались русскими". /Дацышен ВТ. Уссурийские купцы. Судьба китайцев в дореволюционной России // Родина. - 1995. - № 7. - С. 57./

В результате сложилась ситуация, при которой русские власти не поощряли миссионерскую деятельность среди китайского населения, так как это способствовало закреплению китайцев на русском Дальнем Вос­токе, а китайские власти прямо препятствовали ей.

В таких условиях провал миссии был предрешен, а результат факти­чески оказался нулевым, о чем свидетельствуют и отчеты священников об итогах деятельности среди китайского населения.

/Таблица составлена по: РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 5, 7, 10, 149, 270; РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671, 1449; Оп. 440. - Д. 1262./

Подобная ситуация сохранилась и в начале XX века.

Совершенно иначе складывалась миссионерская деятельность русской православной церкви среди пришлого корейского населения. По мнению корейского историка Ли Кван Гю, корейская миграция в северном направ­лении - в Россию и Китай - началась в 1860-х годах. В 1863 году в Россию переселилось 13 корейских семей, которые поселились в Посьетском райо­не Уссурийского края, и с каждым годом число переселенцев росло. / Ли Квангю (правильнее Ли Кван Гю. — А. И.) Корейская диаспора в мировом контексте // Этнографическое обозрение. - 1993. - № 3. — С. 28./

Приведем данные о динамике прироста корейского населения в Посьетском районе за 30 последних лет XIX века.

/Ведомость о годах оснований корейских селений и количестве дворов и душ в период 30-ти лет в Посьетском участке // Владивостокские епархиальные ведомости. -1904. - № 7. - С. 147./

Данные таблицы свидетельствуют о том, что корейцы в отличие от китайцев покидали свою родину целыми семьями и даже деревнями в надежде найти постоянное место жительства на русском Дальнем Востоке. Первая волна корейцев в 60-80-е годы (наиболее крупная по данным таблицы) была вызвана социально-экономическим кризисом в Корее во вто­рой половине XIX века и резким обнищанием крестьянства в результате неурожаев, малоземелья и злоупотребления чиновников королевства в области налоговой политики. Иммигранты были главным образом выход­цами из северо-восточной части Корейского полуострова, очень горис­той и малопригодной для сельскохозяйственного производства. /Ли Кван Гю. Корейская диаспора... - С. 28./

Вторая крупная миграция корейцев, вызванная аннексией Кореи Японией в 1910 году, началась во втором десятилетии XX века. Японское прави­тельство стало переселять часть своего населения во вновь присоединен­ную провинцию. Туземное население оттеснялось к северу, и часть его стала переходить на русскую территорию. /История Кореи с древнейших времен до наших дней. - М., 1974. - Т. 1. - С. 419./ Общая численность корейс­кого населения на юге Дальнего Востока составила в 1897 году 26159 че­ловек, а в 1911г. - 59577 человек. /Азиатская Россия. - СПб., 1914. - Т. 1. - С. 79-80./

Наплыв корейского населения в Уссурийский край во второй половине XIX - начале XX веков вызвал определенное беспокойство общественно­сти. Периодическая печать того времени поднимала вопрос о "засилии желтой расы" на Дальнем Востоке, видя в ней угрозу стратегическому положению приграничных территорий. /Панов А.А. Желтый вопрос на Дальнем Востоке // Сибирские вопросы. – СПб 1909. - № 49-50./ "Если бы переход корейцев в русское подданство происходил в европейской России, где корейцы, раст­воряясь в массе русского населения, могли бы относительно скоро ассими­лироваться, то вопрос стоял бы иначе, - писала читинская газета "Думы Забайкалья". - Но корейцы заселяют окраину, слишком бедную русским элементом, с одной стороны, а с другой, являющуюся пограничным оп­лотом на случай внешних осложнений. Это последнее обстоятельство особенно важно". /Цит. по: Недачин СВ. К вопросу о принятии корейцев в христианство и в русское подданство. - СПб., 1913. - С. 5./

Заселение корейцами Посьетского района, пограничного с Кореей, первоначально было признано вредным. По распоряжению генерал-губернатора Н.П. Синельникова их стали переселять вглубь страны по ре­кам Суйфун, Шуфан, Лефу, Май-хе. В 1878 году около 500 корейцев было направлено в Амурскую область, где они образовали село Благословен­ное. Из Посьета было вывезено четыре партии переселенцев. Учитывая бедственное положение корейцев, умиравших от голода, администрация Приморской области выделила на каждого переселенца по одному пуду ржи для посева и по одному пуду муки.  /Краткий очерк развития миссионерского дела среди корейцев Южно-Уссурийского края. — Владивосток, 1904. — С. 5./

Всего на переселение корейцев на Амур было израсходовано 12 тысяч рублей. / Кабузан В.Н. Дальневосточный край... - С. 94./  Этот опыт оказался слиш­ком дорогим, и дальнейшее переселение корейцев в Амурскую область было прекращено.

В целом же русское правительство благосклонно относилось к переселению корейцев на Дальний Восток и, в частности, в Приморскую об­ласть. Это было вызвано необходимостью быстрого развития сельскохо­зяйственного производства для обеспечения значительного военного кон­тингента. П.Ф. Унтербергер отмечал, что "в первые годы после присоеди­нения края к России хлеб в виде ржаной муки доставлялся контрагентом Пализиным морским путем из Кронштадта... Тогда пуд ржаной муки обхо­дился с доставкой в Приморскую область с лишком два рубля". /Унтербергер П.Ф. Приморская область, 1856-1898 гг. - СПБ., 1900. - С. 137./

 Сибир­ский комитет, признавая необходимость скорейшего обеспечения продо­вольствием "сухопутных и морских команд" на Дальнем Востоке, пришел к выводу о необходимости "допустить к населению там некоторых инос­транных переселенцев для развития местной производительности края". /Цит. по: Максимов С. На востоке. Поездка на Амур в 1860-1861 гг. Дорожные заметки и воспоминания -СПб., 1864. - С. 268-272./

Корейцы как нельзя лучше подходили для этих целей. Неприхотливые, дисциплинированные, желающие доказать свою нужность местным властям, они брались за любую работу, разрабатывали самые неудобные земли.

П. А. Столыпин в своей "Записке о поездке в Сибирь в 1910 году" отме­чал, что сельскохозяйственный опыт корейцев в условиях дальневосточ­ных климатических и почвенных особенностей мог бы стать образцом для русских переселенцев. /Цит. по: Недачин СВ. К вопросу о принятии корейцев... - С. 11-12./

Учитывая все эти обстоятельства, в 1894 году при генерал-губернаторе Духовском корейцы, переселившиеся на русский Дальний Восток до 1884 года, были приняты в русское подданство. Также решено было не препят­ствовать корейской колонизации Посьета и низовьев Амура, но все усилия употребить "на скорейшее обрусение неродственного элемента". /Краткий очерк развития миссионерского дела... - С. 6./  Есте­ственно, эта задача была возложена на дальневосточное духовенство.

Миссионерство среди корейцев облегчалось их желанием креститься, стать "русским" по вере. Они всеми силами старались сродниться с новым Отечеством, слиться с русским населением и закрепиться на русском Дальнем Востоке. Современники отмечали, что "корейцы легко культи­вируются, легко воспринимают обычаи и порядки того народа, среди ко­торого живут: они легко расстаются со своими верованиями... Они не чуждаются русских, напротив, любят русскую жизнь, им нравятся рус­ские постройки, обычаи и одежда, они легко подчиняются нашим законам и властям и скоро выучиваются говорить по-русски". /Максимов А.Я. На Далеком Востоке. - С. 111./ Прибывший в Южно-Уссурийский край начальник Пекинской миссии архимандрит Палладий также отмечал в 1870 году, что "корейцы с охотою присоединяются к православию. Желая пользоваться всеми правами русских подданных". /Амурская духовная миссия в 1870 году // Прибавления к Иркутским епархиаль­ным ведомостям. - 1871. - № 34. - С. 657./

Крещение корейцев началось с 1865 года. Тогда для них еще не было создано специального миссионерского стана, и крещением занимался иеромонах Валериан, исполняющий должность приходского священника во Владивостоке. / Извлечение из отчета о состоянии Камчатской епархии в 1868 году... - С. 177./

Резкий приток корейского населения в Южно-Уссурийский край в 1869 году вызвал необходимость создания Южно-Уссурийского стана для корейцев, который располагался в селе Никольском. В 1871 году здесь уже действовало два миссионера - иеромонах Тихон и миссионер из Перм­ской епархии Василий Пьянков. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 422. - Л. 38об./ В 1872 году ставка миссионера была открыта во вновь образованном селе Благословенном. Сюда для выпол­нения миссионерских обязанностей был направлен священник Иоанн Гомзяков. /Там же. Д. 473. - Л. 18./

О быстром развертывании миссионерской деятельности среди корейцев свидетельствует постоянный рост числа станов, о чем мы упоминали выше. Для совершения богослужений среди корейского населения в 60-х годах XIX века в селении Нижнее Янчихэ была построена первая православная часовня. Затем в 1872 году часовню воздвигли в селе Корсаковском во имя святителя Иннокентия Иркутского, а в следующем году - в селе Кроуновке во имя Покрова Пресвятой Богородицы." /Краткий очерк развития миссионерского дела среди корейцев Южно-Уссурийского края. - Владивосток, 1904. - С. 11./ За строительством часовень следили корейские старшины Петр Цой и Павел Тян. Для построй­ки они собрали 194 рубля и от миссии получили пособие 134 рубля, ико­ны и небольшой колокол". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 473. - Л. 26 об/

Корейская часовня на вид ничего общего не имела с русскими часовнями. Выстраивали ее в виде фанзы. Стены ее были обмазаны глиной, а крыша покрыта соломой. Ни о каком эстетическом воздействии "церков­ного благолепия" на некрещенных здесь говорить не приходится. Но епис­коп Вениамин был рад и тому, что корейцы изъявляют желание иметь здания для богослужений. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 473. - Л. 26 об., 31./

Первая церковь для корейцев была заложена в 1872 году в селении Янчихэ на средства, выделенные генерал-губернатором Восточной Сибири. В начале XX века церкви имелись уже во всех корейских приходах, причем корейцы в отличие от новокрещенных аборигенов брали обяза­тельства содержать причт на свои средства. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 786. - Л. 19./ Это обстоятельство не всегда благотворно влияло на миссионерскую деятельность. Учитывая законо­послушность корейцев и восприятие ими миссионера как русского на­чальника, некоторые священники начинали вымогать у них деньги за кре­щение и требоисправления. Так возник конфликт между миссионером Ильей Пляскиным со своей паствой в селе Корсаковском в 1883 году. "Корейцы жаловались на миссионера, обвиняя его в жестокости и корысто­любии",- пишет в отчете в Синод Камчатский епископ. Несмотря на знание миссионером корейского языка, пришлось переводить его в другой стан. /Там же. Д. 1027. - Л. 30 об./

В целом же отношения между корейцами и миссионерами не вызывали беспокойства у епархиального начальства. В отчетах Камчатской епархии отмечалось, что "корейцы усердно посещают церковь и с уважением от­носятся к назиданиям миссионеров, чем могут послужить примером для русских". /Там же. Д. 786. - Л. 19./ Первоначально миссионеры вели свою деятельность через корейских старшин. Они организовывали помощь священникам в миссионерских разъездах, собирали для проповеди некрещенных, распространяли среди населения христианскую литературу. Особенно усердно помогал мисси­онерам старшина Петр Цой. Под его руководством было построено в Уссурийском крае две часовни, открыта школа в селе Корсаковском. За заботливость о "благосостоянии и просвещении корейцев он был пожа­лован двумя шитыми золотом кафтанами"./Там же./

В начале XX века миссионеры стали создавать среди корейцев кружки ревнителей благочестия, находя себе помощников из истинно верующих людей. Во Владивостоке было образовано общество Святого Михаила, поставившего себе задачу "содействия корейцам в деле их обращения в православие и принятия ими русского подданства". /Недачин СВ. К вопросу о принятии корейцев .. - С. 5./ Среди доброволь­ных помощников миссионеров появились и женщины. В отчете православного миссионерского общества за 1914 год отмечались Ольга Ива­новна Ким и Марья Павловна Цой, которые подготовили к крещению более 100 человек из вновь прибывших корейцев. /Всероссийское православное миссионерское общество в 1914 году. - М, 1916. -С. 133./

Особенно важное значение корейцы придавали изучению русского языка. Они охотно отдавали своих детей в миссионерские школы и даже сами обращались к епархиальным преосвященным с просьбой об открытии у них начальных учебных заведений. В результате такого отношения корейцев к образованию количество учащихся корейцев в миссионер­ских школах было самым значительным среди "инородческого" населе­ния юга Дальнего Востока.

Динамика роста численности миссионерских школ и числа учащихся у корейцев выглядит следующим образом.

/Таблица составлена по: РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 473. - Л. 42; Д. 932. - Л. 41об.; Д. 959. - Л. 27; Д. 1620. - Л. ЗОоб.; Всероссийское православное миссионер­ское общество в 1895 году. — М., 1896. — С. 38; Всероссийское православное миссионерское общество в 1906 году. — М., 1907. - С. 58.; Всероссийское православное миссионерское общество в 1914 году. - М., 1916. - С. 129, 136/

Значительный рост школ для корейцев на рубеже XIX - начала XX веков объясняется несколькими причинами. После получения русского под­данства во второй половине 80-х годов XIX века корейцы почувствовали себя увереннее и перестали опасаться выселения из России. Кроме того, к концу XIX века их финансовое состояние вследствие успешного разви­тия сельскохозяйственного производства значительно улучшилось. У них появились возможность и желание открывать школы за свой счет и содер­жать детей в пансионах при миссионерских школах.

Немалую роль в развитии сети церковно-приходских школ во Владивостокской епархии сыграл епископ Евсевий. Он уделял много времени и внимания миссионерскому делу, развитию церковно-приходского обра­зования среди новокрещеных. Из 32 школ, существовавших у корейцев на юге Дальнего Востока, 30 было открыто во Владивостокской епархии, из них четыре школы двухклассных (шесть лет обучения) и 26 - одноклассных (четыре года обучения). /Всероссийское православное миссионерское общество в 1914 году. — М., 1916. - С. 136/

Миссионеры прилагали определенные усилия для воспитания из подрастающих корейцев миссионеров или учителей миссионерских школ. Однако для этого надо было отправлять детей в Благовещенск или Иркутск, на что родители шли неохотно.

В 1882 году только два корейских мальчика было отправлено для обуче­ния в Благовещенское духовное училище. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1027. - Л. З6 об./ В 1881 году в село Благословенное вернулся из Иркутска Степан Ким, окончивший учительскую семи­нарию. Он стал одним из первых учителей из "инородцев" на Амуре. /Там же. Д. 932. - Л. 41об./
С его помощью на корейский язык было переведено Евангелие, а также Литургия И. Златоуста. Письменные копии этих переводов были розданы жителям села Благословенное. /Там же. Д. 1005. - Л. 27./

В начале XX века переводами религиозной литературы на корейский язык стали заниматься профессора Владивостокского Восточного инсти­тута. На заседании Владивостокского епархиального комитета миссио­нерского общества, членом которого являлся директор Восточного инсти­тута A.M. Позднеев, было решено перевести на корейский язык Молит­вослов и рассказы из священной истории. /Всероссийское православное миссионерское общество в 1900 году. - М., 1901. - С. 45./  К 1902 году инспектором Восточного института Г.В. Подставиным был отредактирован и подготов­лен к печати перевод начальных молитв. Издание сборника брала на себя русская православная миссия в Сеуле. /Отчет Владивостокского епархиального комитета православного миссионерского общества за 1902 год // Владивостокские епархиальные ведомости. - 1903. - № 7. - С. 138./

Таким образом, формы и методы миссионерской работы среди корейцев ничем не отличались от общепринятых норм русской православ­ной церкви во второй половине XIX - начале XX веков. Отличие состояло в более благоприятных условиях миссионерской деятельности в Примор­ской области. К ним надо отнести в первую очередь заинтересованность корейцев в крещении, а также поощрение и финансовую поддержку мис­сионерской деятельности среди этой категории населения со стороны даль­невосточной администрации. К тому же население было оседлым, земле­дельческим, располагалось по берегам рек. Миссионерам не составляло большого труда посещать корейские селения по нескольку раз в год с целью православной пропаганды и крещения.

Мы проанализировали итоги миссионерской деятельности среди оседлых корейцев, принявших русское подданство и проживающих в районе девяти миссионерских станов Владивостокской епархии. Именно на ее территории сосредоточилось основное корейское население. Вторая крупная иммиграционная волна с 1910 года в данном случае в расчет не бра­лась. Количественные показатели миссионерской работы среди указан­ной категории корейского населения были довольно высокими.

/Таблица составлена по: Всероссийское православное миссионерское общество в
1900, 1906, 1914 годах... - С. 44, 58, 132-133; Владивостокские епархиальные
ведомости. - 1903. - № 8. - С. 169./

Данные таблицы свидетельствуют о постоянной тенденции увеличения числа новокрещенных. В среднем крестилось от 859 до 986 человек в год, причем на одного миссионера приходилось 78-89 новокрещенных. Последний показатель позволяет предположить, что при довольно благо­приятных условиях деятельности миссионер за год мог основательно объяс­нить готовившимся принять новую веру ее догматы и убедить их в пре­восходстве православия.

Миссионер Янчихэнского стана Григорий Прозоров писал в 1903 году: "Корейцы охотно принимают православие и, более того, русский образ жизни. Школа среди корейцев является самым могучим средством для приобщения их не только к вере, но и к русскому языку и культуре. Факти­чески уже в каждой семье найдется один-два человека, говорящих по рус­ски. Русский костюм начинает преобладать над национальным корейским, по которому сами же корейцы отличают "заграничных" от местных". /Отчет Владивостокского епархиального комитета православного миссионерского об­щества за 1902 год // Владивостокские епархиальные ведомости. - 1903. - № 8. - С. 167./

Постепенно среди корейцев начали распространяться русские праздники (как правило, православные). Корейская молодежь охотно встреча­ла их вместе с русскими. Корейцы стали регулярно посещать церковь, венчать браки, ходить на исповедь и причащаться.

Из 5543 крещенных корейцев у исповеди в 1900 году было 2055 чело­век, что составило 37 процентов крещенного населения. В 1903 году этот процент увеличился до 48,8 процента. /Всероссийское православное миссионерское общество в 1900 году. — С. 44; Вла­дивостокские епархиальные ведомости. - № 8. - С. 169./ Таким образом, около половины крещенных корейцев соблюдали обрядность русской православной церкви, и духовенство причисляло их к истинно верующим.

Действительно, часть корейского населения проникалась идеями пра­вославия. Среди них появились корейские проповедники и миссионеры. По свидетельству И. Восторгова, на пастырских курсах во Владивостоке обучались три корейца-священника Ким, Пак и Огай. Они крестили во Владивостоке до 500 корейцев. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 24./

Однако нельзя игнорировать тот факт, что многие корейцы принимали православие формально, из своекорыстных интересов. Это явление вы­нуждены были отмечать в своих рапортах сами миссионеры. Несмотря на то, что с корейцев брали письменные обязательства исповедывать пра­вославие до конца жизни, многие из них забывали не только свои христи­анские имена, но даже время крещения и имя миссионера. /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 270. - Л. 102./

Священник Нагибовской Александро-Невской церкви Филипп Петелин с сожалением писал, что "в корейцах весьма заметна неискренность к православной вере". /Там же. Л. 44./ Своеобразным испытанием религиозной искрен­ности корейцев стала русско-японская война. Неудачи русской армии и возможность вторжения японцев в Приморский край с моря и с террито­рии Северной Кореи вызвали у корейцев сильное беспокойство. j Миссионеры отмечали в 1905 году: "Военные наши неудачи неблагоприятно повлияли на корейцев, уронили в их глазах авторитет русского имени, возбудили в них недоверие ко всему русскому, а также и к их вере. Боясь японского нашествия, они стали скрывать свою принадлежность к христианству". / Всероссийское православное миссионерское общество в 1905 году. - М., 1906. - С. 38./  Это заставляет нас согласиться с мнением японской га­зеты "Хоци" за 1910 год, где говорилось, что "причина распространения христианства среди корейцев столь быстрыми темпами объясняется не глубокой верой в новую религию, а той выгодой, которую они получают с крещением". /Цит. по: Недачин СВ. К вопросу о принятии корейцев... - С. 5./

Тем не менее если рассматривать миссионерскую деятельность рус­ского духовенства среди корейцев как русификаторскую, то надо отме­тить ее значительный успех. Трудно переоценить ту роль, которую сыграли священники, помогая корейцам адаптироваться в новых условиях чужой им страны, усваивать идеологию и традиции, культуру и историю России.

Внутренняя миссия

Деятельность внутренней миссии на юге Дальнего Востока свое организационное оформление получила только в конце XIX века. Как выше отмечалось, она была крайне малочисленной, что было обусловлено не только нехваткой квалифицированных кадров миссионеров, но и особым отношением правительства и местных властей к старообрядцам и сектан­там, переселявшимся в Приамурский край. Учитывая потребности засе­ления и освоения вновь присоединенных территорий, местная админист­рация вопреки желанию епархиального начальства была заинтересована в переселении на Дальний Восток этого "неблагонадежного элемента". Своей хозяйственной хваткой, трудолюбием и энергией старообрядцы и сектанты славились по всей России. Именно эти качества и привлекали к ним внимание дальневосточного начальства. По свидетельству Г.П. Михай­лова, "для колонизации Приамурья и Приморья с его громадными про­странствами почти без оседлого населения, с дикими лесами, полным бездорожьем нужны были предприимчивые, выносливые люди. Сектанты более предприимчивы, знают ремесла, занимаются промышленной дея­тельностью". /Михайлов ГП Староверы как колонизаторы Уссурийского края // Сибирские вопросы. - 1905. - № 1. - С. 247./ Генерал-губернатор Восточной Сибири М.С. Корсаков отмечал, что необходимо поощрять переселение старообрядцев на Амур, "ибо они дают более других надежды на их прочное водворение, что имеет несравненно большее значение для развития Приамурья, чем их религи­озные взгляды". /Цит. по: Сердюк М.Б. Религиозные переселения на юге Дальнего Востока // Даль­ний Восток России в контексте мировой истории: от прошлого к будущему: Мате­риалы международной научной конференции. - Владивосток, 1997. - С. 242./  Он даже предлагал предоставить им свободу вероиспо­ведания (за 40 лет до официального указа о свободе совести), чтобы при­влечь "раскольников" на Дальний Восток. /РГИА. - Ф. 1284. - Оп. 219. - Д. 34. - Л. 1./ В 1860 году было утверждено положение, по которому старообрядцы и сектанты (кроме скопцов) могли переселяться на Дальний Восток и записываться в городские сословия. /Там же. Д. 89. - Л. 1-2./ Переселению религиозных оппозиционеров в Приамурский край, по мне­нию дальневосточных историков В.Ф. Лобанова и М.Б. Сердюк, содей­ствовала более гибкая государственная вероисповедная политика. Учи­тывая потребности осваиваемого края, раскольникам и сектантам в При­амурье были предоставлены значительные свободы в отправлении куль­та, многие правовые ограничения здесь не практиковались, и практиче­ски не было преследований по религиозным мотивам. /Сердюк М.Б. Религиозная жизнь Дальнего Востока (1858—1917гг): Автореф. дис.канд. ист. Наук - Владивосток, 1998. - С. 19-20; Лобанов В.Ф. Старообрядчество на Дальнем Востоке (вторая половина XIX - начало XX вв.) // Очерки истории родного края. - Хабаровск, 1993. - С. 144./  Указ 1905 года "Об укреплении начал веротерпимости", с восторгом принятый старооб­рядцами центральной России, на Дальнем Востоке фактически только легализовал и так достаточно свободную религиозную жизнь "расколь­ников". Протоиерей Восторгов, посланный в 1911 году на Дальний Восток для инспекции миссионерского дела, с возмущением писал в Синод, что гражданское начальство в Приамурском крае "обнаруживает не только простую терпимость к расколу, но и видимое внимание и благоволение". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л 12/

Следствием такой политики был быстрый численный рост старообрядцев и сектантов на юге Дальнего Востока. Мы не ставили перед собой задачи изучения переселенческого движения на Дальний Восток, мест выхода и формирования различных толков и сект. Это тема отдельного исследования. К ней только начинают приступать дальневосточные историки. /Лобанов Б.Ф. Старообрядчество на Дальнем Востоке (Вторая половина XIX - начало XX вв.). Проблемы и задачи исследования // Дальний Восток в контексте мировой истории: от прошлого к будущему: Материалы международной научной конференции. - Владивосток, 1997 - С. 245-249, Кобко В.В. Старообрядческое население Приморья (к постановке вопроса) // Этнические и социально-культурные процессы у народов СССР. - Омск, 1990. - Кн. I. - С 41-43/

Процесс формирования и функционирования старообрядческого и сектантского населения на юге Дальнего Востока нас интересует в порядке определения масштабности задач внутренней миссии и условии, в которых протекала ее деятельность.

Первые дальневосточные сектантские общины начали появляться в Приамурье с конца 1859 года. Это были ссыльные поселенцы, подверженные наказанию за пропаганду своих взглядом и совращение в раскол православных. / Амурская область. Природа. Экономика. Култура. История. - Благовещенск, 1974. - С. 391./ В дальнейшем лояльная политика приамурских чиновников и широкие возможности хозяйственной деятельности привели к добровольному переселению старообрядцем и сектантов на Дальний Восток. Епархиальное начальство с тревогой следило за численным ростом "раскольников". По отчетам Камчатской епархии прирост старообрядческого и сектантского населения на юге Дальнего Востока выглядит следующим образом.

Причем епархиальная статистика показывает большую численность старообрядцев и сектантов на Дальнем Востоке, чем официальная перепись 1897 года. /Таблица составлена по: РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. Д. 877, - Л. 24; Д. 1005. - Л. 51; Д. 1027. - Л. 37об.; Д. 1562. - Л. 36; Д. 1671. - Л. 18./  Это и понятно. Политическая ситуация в России при­учила религиозных диссидентов скрывать свое настоящее исповедание. О значительной неточности в определении численности старообрядцев и сектантов писали в начале века А.С. Пругавин и П.А. Рубакин. /Рубакин Н.А. Россия в цифрах. Страна. Народ. Сословия. Классы. Опыт статисти­ческой характеристики сословно-классового состава населения русского государства (на основании официальных и научных исследований). — СПб., 1912. - С. 76-77; Пругавин А.С. Старообрядчество во второй половине XIX века. - М., 1904. - С. 25/ К тому же, как справедливо заметил В.Ф. Лобанов, в условиях постоянной коло­низации и миграции старообрядцев, разбросанности селений на огром­ных пространствах таежных дебрей ни духовные, ни гражданские власти не могли располагать сколько-нибудь точной информацией о численнос­ти этой категории населения. / Очерки истории родного края... - С. 131./

Большая часть старообрядцев и сектантов оседала в Амурской области. Официальная статистика давала следующую картину их расселения по областям.

/Таблица составлена по: Азиатская Россия. — Т. 1. — С. 241—242; ГАСО. - Ф. 24-и. Оп. 1. - Д. 2. - Л. 1; Д. 28. - Л. 18-20./

Если старообрядцы как земледельческий слой населения расселялись в основном в отдаленных местах Амурской и Приморской областей, пригодных для занятия сельским хозяйством, то сектанты, занимающиеся в основном торговым и промышленным предпринимательством, селились в городах. В 1896 году в Благовещенске проживало молокан 4041 человек, духоборов, прыгунов и баптистов —1191, субботников - 154 и хлыстов -пять человек. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1620. -Л. 34./

Старообрядческий мир на Дальнем Востоке был довольно пестрым. Старообрядцы распадались на два основных направления - поповщину и беспоповщину. По численности в Амурской области первое место проч­но занимало белокриницкое согласие, на втором месте - поморское со­гласие, на третьем - часовенное и на четвертом - ветковское и дьяконовское согласия. В Приморье наибольшим вниманием пользовалось по­морское и федосеевское согласия. Прочные позиции были и у часовен­ных. /Лобанов В.Ф. Старообрядчество на Далйнем Востоке... - С. 249./ На Сахалине большинство старообрядцев относилось к федосеевскому согласию. /Мельников В. Дальний Восток. Амурская область и остров Сахалин. - М, 1909. - С. 26./

Таким образом, благодаря переселенческой политике правительства перед дальневосточным духовенством наряду со сложными задачами "просвещения светом христовым инородцев" встала проблема со старообрядцами и сектантами, которая усложнялась лояльностью к ним мест­ных властей. Здесь необходимо оговориться. Хотя в миссионерской дея­тельности среди "раскольников" священники не могли опереться на силу закона и полицейского аппарата, однако вопросы старообрядческой и сектантской пропаганды и случаи уклонения от православия по-прежнему оставались не только в ведении епархиального начальства, но и полиции. Об этом свидетельствуют уголовные дела, возбужденные по представле­нию духовной консистории. Так, в 1874 году было открыто уголовное дело крестьянина Е.А. Бабушкина за переход из православия в старообряд­ческую секту. /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 2. - Д. 31. - Л. 1-16./ В 1879 году был арестован полицией появившийся в Амурской области ссыльнопоселенец Иаков, который выдавал себя за священника, рукоположенного якобы Тобольским белокриницким епископом Савватием. Иаков прибыл на Амур с походной церковью, антимин­сом и богатой церковной утварью, чем вызвал доверие не только у "рас­кольников", но и у православных. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 835. - Л. 28-28об./ После полицейского расследования этот лжесвященник был выслан в Иркутскую губернию на место своего поселения.  /РГИА. - Ф. 1284. - Оп. 219. - Д. 19. - Л. 3./

После 1905 года ситуация изменилась. За пропаганду своих взглядов перестали преследовать не только старообрядцев и старорусских сектан­тов, но и представителей "вредных сект". В 1910 году миссионерскую поездку по Дальнему Востоку совершил баптист Павлов. В Благовещен­ске и Хабаровске он проводил многолюдные собрания среди православ­ных, и нигде не встречал противодействия местных властей. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 21./

В условиях, когда дальневосточные миссионеры в отличие от миссионеров центральных губерний были лишены привычной полицейской опо­ры, особенно требовалось наличие хорошо подготовленных противораскольнических кадров. Но их-то как раз на Дальнем Востоке и не было.

Деятельность двух миссионеров - одного противораскольнического, а другого противосектантского, - конечно, не могла обеспечить успеха миссии. У приходского духовенства из-за обширности приходов тоже не было возможности активно включиться в работу по обращению старооб­рядцев и сектантов в православие. В их функции входил контроль за своей паствой с целью предотвращения отпадения в "раскол".

Работа миссионеров среди старообрядцев была затруднена рядом объективных и субъективных причин. К ним надо отнести особенности расселения старообрядцев по территории Приамурского края, своеобразие их менталитета и социальной организации.

Большинство старообрядцев предпочитало жизнь замкнутую. Они селились отдельно от православных, подальше от начальства. Многие их селения, особенно в Приморье, были отрезаны от других населенных пунктов непроходимой тайгой и горными хребтами. Подчас к старообрядче­скому селению можно было добраться только вьючной тропой. /Очерки истории родного края... - С. 132./ Такое расселение старообрядцев затрудняло, если не делало невозможным, по­сещение их миссионерами. Если же старообрядцы по воле гражданского начальства вынуждены были селиться на территории православного при­хода, то они старались всячески избегать встреч с приходским священни­ком. Выполняя подводную повинность, им приходилось возить от своей деревни до другой разъезжающего по приходу священника. В этих случаях, по свидетельству современника, они "лишь только прослышат о его приближении, как уже держат запряженную, совершенно наготове ло­шадь. Они стараются выпроводить священника из своего селения, едва только он покажется". /Михайлов Г.П. Староверы как колонизаторы Уссурийского края'// Сибирские вопросы. - 1905. - № 1. - С. 254./

Замкнутость, недоверие и враждебность к окружающему миру составляли особые черты психологии старообрядцев. В.Ф. Миловидов справедливо отмечал, что "значительная часть старообрядчества продолжала и в конце XIX века придерживаться доктрины о "воцарении антихри­ста". /Миловидов В.Ф. Старообрядчество в прошлом и настоящем. - М., 1969. - С. 59/ В их среде по-прежнему бытовали самые дикие суеверия и пред­рассудки. Фанатично убежденные в правоте своего мировоззрения ста­рообрядцы не желали вступать ни в какие контакты с миссионерами, от­носились к ним как к слугам антихриста. К тому же они боялись, что миссионер донесет о них начальству и их затаскают по судам. "В пред­ставлении сектанта, - говорил миссионер М. Новоселов, - православный миссионер отождествляется с гонителем, от беседы с которым он уклоня­ется из боязни оказаться в руках полицейского или судебного чиновни­ка". /Цит. по: Милюков ПН. Очерки по истории русской культуры. - М., 1994. - Т. 2. - Ч. 1. - С. 200./ Миссионеры не раз отмечали в своих отчетах, что им не удалось побеседовать со старообрядцами, так как они игнорировали устраивае­мые для них публичные собеседования. Миссионер Василий Попов в ходе своих разъездов по старообрядческим селениям вынужден был выдви­нуть ультиматум, что он не уедет из деревни до тех пор, пока старообрядцы не явятся к нему на беседу. И даже после этого к нему пришли только начетники, предварительно запретив членам своих общин разговаривать с миссионером. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 13об., 14./ Учитывая жесткую внутреннюю дисциплину и коллективизм старообрядцев, подчинение их своим начетниками, миссионеры пытались установить контакты сначала с последними. Если не удавалось вызвать начетников на устную беседу, они завязывали с ними переписку. Вести религиозные дискуссии со старообрядцами было довольно сложно. Они признавали только авторитетные для них книги, изданные до Никона. Однако в распоряжении дальневосточных миссионеров таких книг не было. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 13об., 14./ Иногда миссионеры шли на хитрость, вырывая из старых богослужебных книг титульные листы и выдавая их за дониконовские. Свиде­телем таких случаев в Восточной Сибири был декабрист Д.И. Завалишин. /РНБ, отдел рукописей. - Ф. 289. Записки декабриста Д.И. Завалишина. - Л. 7./ Такой способ получения источников для бесед с "раскольниками" не мог обеспечить миссионеру уверенности в спорах со старообрядцами, мно­гие из которых знали старые тексты наизусть.

Для обеспечения миссионеров соответствующей литературой Благовещенское братство Пресвятой Богородицы решило в 1897 году на свои средства основать противораскольническую библиотеку. На эти цели было выделено 150 рублей единовременно и решено ежегодно тратить на по­купку книг по 50 рублей. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 16./

Но даже в тех случаях, когда миссионеру удавалось устроить публичное собеседование со старообрядцами и он был вооружен для спора нужными книгами, беседы чаще всего переходили во взаимные оскорбления и ни к чему не вели. Очевидец таких собеседований С. Эфрон (Лит­вин) описал подобное мероприятие в своей книге "Миссионеры и начетники".

"На собеседованиях миссионера со старообрядцами все и всем было заранее известно. Всякий наперед знал, что скажет миссионер и что ответит начетник. Почему же так много народа собиралось на эти беседы? Из спортивного интереса - кто кого? Дело веры превращается в забаву, игру словами, в подсиживание, в устройство ловушек и неожиданных выпа­дов. Противники не жалеют друг друга, нападают с озлоблением, доходя вплоть до личных оскорблений.

- Так ты брак отвергаешь? - добродушно спрашивает миссионер у начетника беспоповца, человека зрелых лет.

- Не признаю.

- А деточки у тебя имеются?

- Трое. Два мальчика и одна девочка.

- Так, так, - добродушно качает головой миссионер. - А скажи, пожа­луйста, а жена у тебя имеется? Был ты женат?

Начетник, разумеется, сконфужен. А миссионер презрительно показывал в сторону начетника.

- Сам признал, дети есть, а жены нет. Какой же он блудник и бесстыдник
Раздается смех среди православных и ропот среди беспоповцев... Но вот задетый за живое беспоповец уже оправился, сорвался с места и выкрикивает на память текст из святоотеческих книг, в которых рисуется внешность дьявола, обросшего длинными волосами, тыча перстами на мис­сионера.

- Это про тебя написано! Ты и есть волосатый дьявол!

- А ты развратник! Блудник!

Перебранка продолжается несколько минут на потеху зрителей. А потом в чайной они будут долго спорить, кто на сей раз взял верх". /Эфрон С. (Литвин). Миссионеры и начетники. - М.. 1908. - С. 36-39./

Итог таких "собеседований" очевиден. Старообрядцы не только оставались при своем мнении, но и озлоблялись на миссионера. Все благие намерения Синода, предписывавшего вести "открытые, проникнутые ду­хом пастырской кротости и растворяемые христианской любовью собе­седования с заблуждающимися", оставались на бумаге. /Правила об устройстве миссий и способе действий миссионеров и пастырей церкви по отношению к раскольникам и сектантам // Церковные ведомости. - 1888. - № 28. Официальная часть./ Истинных проповедников, умеющих вести подобные беседы, в России было очень мало Даже известный миссионер, чиновник по особым поручениям в Синоде В.М. Скворцов вынужден был констатировать в личной беседе: "Я так изверился в силах и средствах своей армии" (миссионеров. - А. И.). /Цит по: Эфрон С. Миссионеры и начетникк. - С. 80-81./ Это замечание Скворцова вполне можно отнести и к работе внутренней мис­сии на Дальнем Востоке. Безответственное отношение миссионеров к своим обязанностям отмечал и И. Восторгов. Оценивая деятельность противораскольнического миссионера Благовещенской епархии о. Папшева, он писал, что тот "малоавторитетен, притом считает для себя унизительным объяснять разницу в двуперстии и трехперстии". /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 10./

Старообрядческие начетники всеми силами поддерживали в общинах негативное отношение к миссионерам. Они использовали любой случай, чтобы подорвать их и так невысокий авторитет. Епископ Евсевий в своем отчете описал конфликт миссионера со старообрядцами, спровоциро­ванный начетниками. Дело было в следующем: в деревне Таровчатке ограбили молитвенный дом старообрядцев, открытый без разрешения вла­стей. На время следствия он был закрыт и опечатан приставом первого участка Амурской области. Прекрасно зная истинную причину закрытия молитвенного дома, начетники обвинили в его закрытии миссионера, показывая тем самым его коварство и двуличие. Напрасно миссионер заверял, что он не имел отношения к этому делу. Лишь когда по его просьбе приехал пристав и объяснил истинную причину временного закрытия молитвенного дома, возмущение старообрядцев улеглось. Но недоверие к миссионеру осталось. / РГИА _ ф 79б. - Оп. 442. - Д. 1671. - Л. 14./

Таким образом, ни методы миссионеров, ни взаимоотношения между миссионерами и старообрядцами не способствовали успеху внутрен­ней миссии. Отношение старообрядцев к официальной церкви оставалось традиционно враждебным. Миссионеры, имея возможность списать свои неудачи на сложные объективные условия миссионерской деятельности в Приамурском крае, не особенно усердно выполняли свою работу.

Миссионерская деятельность среди сектантов встречала еще большее противодействие со стороны последних. До 80-х годов XIX века сектанты, среди которых большинство составляли молокане, вели жизнь замкну­тую, в контакты с православными старались не входить. Это вполне уст­раивало епархиальное начальство, и работа с сектантами ограничивалась беседами и распространением среди них противосектантской литературы, в которой излагалось учение православной церкви о предметах разногла­сий. Однако к концу XIX века сектанты прочно встали на ноги, разбогатели и стали вести более активную общественную жизнь. Епархиальные отчеты отмечали все увеличивающийся вес молокан в хозяйственной жизни края: "Они занимаются всеми наиболее выгодными отраслями промышленно­сти, но всему предпочитают торговлю. Так, торговля мясом с годовым оборотом в 700-800 тысяч находится в руках 15-20 молокан. Хлебная тор­говля почти вся была в их руках. Конкуренцию им могли составить только китайцы. Из семи паровых мельниц в Амурском крае в 1895 году четыре было у молокан, из шести кожевенных заводов - три молоканских. Им принадлежит восемь пароходов на Амуре. Молокане, проживающие в сельской местности, владеют крупными земельными угодьями. Запашка от 40 до 200 десятин у них не редкость". /Там же. Д. 1562. - Л. 39-44./

Богатство молокан и их активное участие в освоении края делало их в глазах гражданского начальства людьми нужными и уважаемыми. Сектанты чувствовали себя на Дальнем Востоке довольно уверенно и могли себе позволить презрительное отношение к православному духовенству. Они добились от местного начальства освобождения от обязанности во­зить "чинов православного духовенства". В результате священники иног­да оказывались в весьма неприятной ситуации. И. Восторгов приводит, например, случай, когда благочинный амурских церквей был вынужден просить лошадей на станции, принадлежащей сектанту. Можно себе представить реакцию священника, когда в ответ он услышал: "...Мы не возим попов и каторжан". /РГИА. - Ф. 796 - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 16./ На судах, принадлежащих молоканам, пра­вославным священникам запрещали вести публичное богослужение. Если в нем в силу обстоятельств возникала необходимость, священнику прихо­дилось на стоянке сходить с корабля вместе с православными пассажира­ми и совершать богослужение на берегу. /Там же. Л. 17./

При таком отношении сектантов к православному духовенству в Приамурском крае говорить о сколько-нибудь успешной миссионерской деятельности не приходится. У миссионеров была другая забота - борьба с распространением сектанства.

В 80-е годы XIX века молоканам разрешили брать в услужение лиц православного исповедования. Находясь в постоянном контакте с сектантами, видя все преимущества их образа жизни, многие православные за­думывались над правильностью своих собственных взглядов. Отпадение от православия в сектантство происходило чаще всего в среде экономи­чески зависимой категории православного населения. Потому миссио­нерам и приходским священникам предписывалось как можно чаще посещать молоканские дома, где по найму работали православные, сле­дить за тем, чтобы они регулярно ходили в церковь, исповедовались и причащались. /Там же. Д. 1671. - Л. 18./

Тем не менее случаи отпадения от православия в сектантство случались регулярно. Священники вынуждены были признать бесплодность своих бесед. Несмотря на то, что в 1884 году Камчатский преосвященный выходил с ходатайством к генерал-губернатору о запрещении малолетним и некрепким в вере православным идти в услужение к "раскольникам", подобного запрета не последовало. /Там же. Д. 1027. - Л. 38./ Единственно, что удалось сделать епархиальному начальству, так это препятствовать строительству молокан­ского молитвенного дома в Благовещенске. Епископ Макарий с удовлетворением отмечал в 1895 году: "Молоканам при всем их весе Святейший Синод не разрешил устроить в Благовещенске молитвенный дом". /Там же. Д. 1562. - Л. 46./

После 1905 года сектанты начали вести пропаганду своих идей открыто. Миссионеры отмечали, что у них находится больше средств на содержа­ние проповедников (до 3000 рублей в год); сектантская литература печа­тается в огромных количествах. Многие сектантские проповедники путе­шествуют с хорами, которые прекрасно поют. /РГИА. - Ф. 796. - Оп. 440. - Д. 1274. - Л. 20./  Такой организации сектантской миссионерской деятельности православная миссия фактически ничего не могла противопоставить.

Таким образом, для успешной деятельности внутренней миссии на Дальнем Востоке не было никаких предпосылок. Лояльность местной администрации к старообрядцам и сектантам, их экономическая независимость, разбросанность старообрядческих поселений по огромной тер­ритории Приамурского края делали все попытки миссионеров привести "раскольников" в лоно официальной церкви" тщетными.

Учитывая малочисленность кадров внутренней миссии и упорное сопротивление православной пропаганде со стороны старообрядцев и сектантов, итоги миссионерской деятельности нетрудно предугадать. В цифрах они выглядят следующим образом.

/ Таблица составлена по: РГИА. - Ф. 796. - Оп. 442. - Д. 323. - Л. 18об; Д. 422. - Л.
18; Д. 577. - Л. 19; Д. 786. - Л. 27об; Д. 877. - Л. 24об.; Д. 932. - Л. 43; Д. 959. - Л.
37об.; Д. 1005. - Л. 53об.; Д. 1027. - Л. 39; Д. 1562. - Л. 35; Д. 1620; РГИА ДВ. - Ф.
1009. - Оп. 3. - Д. 183. - Л. 16./

Статистические данные убедительно свидетельствуют о практическом провале внутренней миссии на Дальнем Востоке. Причем сектантская среда практически не реагировала на проповеди православного духовенства. Незначительный переход старообрядцев в православие, судя по клировым ведомостям, чаще всего был связан с браками между православ­ными и старообрядцами. В таких браках исход мог быть двояким. Либо один из супругов переходил в православие, либо другой становился пос­ледователем старообрядческого толка. В первом случае миссионер в свой актив записывал победу над "расколом", во втором предпринимал соот­ветствующие меры "духовного вразумления", впрочем без особого ус­пеха. В своих рапортах миссионеры отмечали, что "раскольники" при заключении браков с православными часто обращались в православие формально и после бракосочетания "вновь отходили к "расколу". /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 10. - Л. 250./

Слабая деятельность внутренней миссии на юге Дальнего Востока особенно ярко проявляется на фоне общероссийских показателей миссионерской деятельности среди старообрядцев.

/ Данные для сравнительного анализа взяты из обзора деятельности ведомства православного исповедания за время царствования императора Александра III. - СПб.,1901. - С. 310./

Причем на Дальнем Востоке практически не было перехода в православие на правах единоверия, в отличие от других российских епархий. В Приамурском крае была одна единоверческая церковь. /РГИА ДВ. - Ф. 1009. - Оп. 3. - Д. 82. - Л. 7-11./ Но дальневос­точные старообрядцы не доверяли ни единоверческому священнику, ни единоверческим книгам.

Таким образом, миссионерская деятельность Русской православной церкви на юге Дальнего Востока, как и в других регионах империи, определялась установками центральной власти и рассматривалась ею как составная часть колониальной политики. Однако, учитывая специфичность политической и социально-экономической ситуации на Дальнем Востоке, правительство и местные власти заняли по отношению к право­славной миссии двоякую позицию. С одной стороны, официально при­знавалось, что распространение на все население новоприсоединенной территории единой православной идеологии будет идеальным фактором закрепления русского присутствия в крае. Но в то же время утилитарные государственные задачи быстрого заселения и освоения Дальнего Востоку требовали от правительства более гибкой политики по отношению к скла­дывающейся поликонфессиональной ситуации в регионе, что поставило в крайнее затруднение внутреннюю миссию церкви.

Веротерпимая политика приамурской администрации по отношению к старообрядцам и сектантам, обусловленная их колонизаторскими способностями, фактически лишила миссию государственной поддержки. В результате число миссионеров было явно недостаточным, а их низкая ква­лификация не позволяла вести продуктивную пропаганду православия сре­ди "раскольников" без опоры на полицейский аппарат. Психологические особенности старообрядцев и сектантов, их фанатичная убежденность в истинности своих религиозных взглядов, общинный характер социальной организации со строгой внутренней дисциплиной, расселение старооб­рядцев в труднодоступных таежных местах, видная роль сектантов в хозяй­ственной жизни края - вот те препятствия, с которыми неумолимо сталкивался миссионер и которые преодолеть был не в силах. Вместо привлече­ния "заблудших "раскольников" в лоно православной церкви миссионеру приходилось бороться со всерастущей сектантской пропагандой, особен­но после Указа о веротерпимости 1905 года. Если во второй половине XIX века миссионеры еще могли пресечь пропаганду "раскола" с помощью полицейского аппарата, то в начале XX века они лишились и этой возмож­ности. В результате итоги деятельности внутренней миссии были самые неутешительные. Из "раскола" в православие переходили единицы, и то, как правило, не по убеждению, а из своекорыстных побуждений.

В деятельности внешней миссии также просматривается значительное влияние государственных установок, которые носили имперский характер. Христианизация и русификация аборигенного населения считались делом первостепенной важности. На внешнюю миссию возлагались цивилизаторские задачи, исходя из убеждений превосходства православия и рус­ского образа жизни над "диким" бытом и суеверным язычеством "ино­родцев". Потребности и желания коренного населения традиционно в расчет не брались. Однако сложная международная обстановка на Даль­нем Востоке во второй половине XIX - начале XX веков и заинтересован­ность правительства в нейтральности "инородческого элемента" в случае военного конфликта побуждали проводить среди его миссионерскую де­ятельность исключительно мирными средствами. Наличие же на Даль­нем Востоке большого количества мигрантов из Китая и Кореи потребо­вало от правительства выработки четкой позиции по поводу их христиа­низации, а следовательно, и предоставления им русского подданства. Мис­сионерская деятельность среди корейцев была поддержана правитель­ством, так как было признано полезным закрепление корейских пересе­ленцев на Дальнем Востоке. Среди китайцев миссионерская деятельность велась номинально, в силу признания их неблагонадежным элементом на приграничных территориях.

Однако было бы неправильным сводить всю миссионерскую деятель­ность к выполнению государственных установок. Она имела свои кон­фессиональные истоки и определялась догмами христианского учения. Преодолевая многочисленные трудности, миссионеры пытались нести "инородцам" не только "свет христианской веры", но и содействовать распространению среди них просвещения и русского образа жизни. Являясь носителями имперского сознания, они искренне верили в свои цивилизаторские функции. В традиционных обществах насильственные христианизация и ассимиляция населения колонизируемых территорий обычно пагубно влияли на этнокультуру. В России православие и русский образ жизни распространялись в основном ненасильственными методами. В условиях капиталистического общества эти процессы объек­тивно приобретали прогрессивный характер. Нарушение традиционного хозяйства аборигенного населения в результате развивающегося капита­листического производства приводило к массовым голодовкам, эпиде­миям и в конечном итоге ставило под угрозу физическое существование этносов. Аборигенам приходилось приспосабливаться к новым услови­ям, чтобы выжить. Поэтому миссионеры, чаще других сталкиваясь с про­блемами "инородцев", пытались содействовать распространению в их среде новых производящих форм хозяйствования и инкорпорировать их в новую духовную среду.

Тем не менее значение миссионерства не было однозначным. В срав­нительно-историческом плане оно сыграло определенную прогрессив­ную роль, но было чревато угрозой ассимиляции или потери этнической самобытности. Хотя, несмотря на крещение большей части аборигенного населения, навязываемый православным духовенством образ мыслей с трудом усваивался "инородцами".

Опубликовано в Краеведческом бюллетене "Проблемы истории Сахалина, Курил и сопредельных территорий"  № 4 за 2000г